Александр Письменный - Фарт

— Понимаю вас, — сказал Муравьев.

Вернулся Подпалов. Входя в комнату, он услышал слова Муравьева и возопил:

— Так, значит, вы ее понимаете? Замечательно! А кто говорил, что Косьва — это безобразие, свинство?

— Сейчас я не в этом смысле говорил.

— А вы скажите в этом смысле. Скажите так, как мне говорили.

— Тогда, после приезда, я не успел осмотреться. Вы сами протестовали против моей оценки.

— Быстро вы меняете свои позиции, — сказал Подпалов, с грохотом ставя графин на стол.

За окном перед домом загудела машина.

— Вероятно, за мной, — сказал Муравьев. Он подошел к окну, высунулся и крикнул: — Машина за Муравьевым? Сейчас иду.

Прощаясь с ним, Зинаида Сергеевна встала с кресла и сказала ему:

— Я нашла в вас своего защитника. Помогите мне в дальнейшем: я хочу познакомиться с людьми.

— Хорошо, Зинаида Сергеевна, — пообещал Муравьев, усмехаясь про себя: в этом городе ему все время приходится становиться между супругами.

— Зина, ты напрасно заводишь такие разговоры, — нахмурившись, сказал Подпалов. — Вопрос совсем не решен. И так, как ты хочешь, решен не будет.

— Посмотрим, — спокойно сказала Зинаида Сергеевна.

Было совсем темно, но звезд видно не было. Шофер зажег фары, сказал, что будет гроза, надавил на прощание сигнал, и вдоль неровной дороги зарябили белые от света фар стволы сосен. Лесок был теперь Муравьеву знаком, но все равно сосны выглядели неправдоподобно — корявые, молчаливые, нежные, — и так же, как в первый раз, когда он въезжал в этот лесок, казалось ему, что вдруг из-за этих сосен выйдет медведь. И было досадно, что так коротка эта лесная дорога, что скоро лес кончится. Машина вбежала в город и покатила по темным улицам, мимо ярко освещенных окон и серых кустов в палисадниках.

У дома Шандориных Муравьев отпустил машину, взял чемодан и вошел во двор. Он заглянул в окно кухни. За кухонным столом, низко опустив электрическую лампочку на блоке, брился незнакомый мужчина. В коридоре из-за первой двери слышался шум, как будто там работала шаровая мельница. Муравьев в нерешительности остановился, не зная, куда идти. Он опустил чемодан на пол и постучал в дверь, за которой слышался шум мельницы.

— Войдите, — отозвались из комнаты глухим, натруженным голосом.

Муравьев вошел. Это была столовая. Посредине стоял большой обеденный стол. Клеенка была свернута в сторону, и на разостланной газете лежал слесарный инструмент и охотничьи принадлежности — медные гильзы, пыжи, машинка для вкладывания пистонов, патронташи. На полу возле дубового буфета сидел Шандорин, а по бокам его два мальчика. Шандорин был босиком, белые манжеты подштанников высовывались из-под его черных брюк. Босыми ступнями он крепко сжимал нижнюю часть какого-то прибора, а верхнюю, дискообразную, с бешенством вращал правой рукой. Рядом стояла сковородка с песком. Увидев Муравьева, Шандорин поднялся с пола и дружелюбно сказал:

— Входите, Константин Дмитриевич. Руки не подаю, потому что грязная. Ваша комната готова. — И он громко закричал: — Таня, Танюша, Константин Дмитриевич приехал.

— Забавно получилось, — сказал Муравьев, — я ведь и не знал, что снимаю комнату в вашем доме.

— А знали бы, не стали снимать?

— Да нет, почему же? Просто я говорю: забавно получилось. А комната мне сразу понравилась. Ваши? — кивнув на мальчиков, спросил Муравьев.

— Витька — этот мой, — ответил Шандорин и положил руку на белую, недавно остриженную под нулек голову худого, остроносого мальчика, — а это Борис — его товарищ. Они на рассвете идут рыбу удить, вчера только вернулись из пионерского лагеря.

— А что это вы вертите? — спросил Муравьев.

— Занимаюсь натуральным хозяйством, дробь делаю. — Шандорин приподнял со стола тугой мешочек и подбросил его на ладони. — Килограммов десять уже накатал.

Муравьев опустился на корточки перед чугунной штуковиной, рассматривая ее.

— Как же это делается? — спросил он.

— Очень просто. Сперва растапливаем свинец, потом льем по каплям на сковородку с песком, а затем — сюда, на мельницу. Получается как из магазина. Вертушку мне приятель на чугунолитейном отлил, свинец достаем мало-мало. Жить можно.

Из соседней комнаты вышла Шандорина в белом передничке. Рукава ее кофты были засучены выше локтей, голова повязана белым платочком, открывающим спереди черные волосы. Она поздоровалась с Муравьевым, позвала из кухни своего брата, Павла Александровича, свежевыбритого, густо напудренного молодого человека одних лет с Муравьевым, и познакомила их.

Потом Шандорина повела Муравьева в его комнату, а за ними, осторожно ступая босыми ногами, последовал Шандорин.

Комната была тщательно убрана, на комоде лежала свежая скатерка. Мраморная чернильница с золотым сеттером и пресс-папье были поставлены на письменный стол. Картины Птоломакина были сняты. Муравьев, тронутый вниманием, сказал:

— Вы даже и картины убрали?

— Да понимаете, дрянные картины, — ответила Шандорина с досадой, — у нас висели по привычке, внимания на них не обращали, а тут подумали: свежему-то человеку, может, на них и смотреть противно.

— Будет удобно, как считаете? — спросил Шандорин.

— Хорошо, — уверенно ответил Муравьев.

— Ну, располагайтесь, отдыхайте. Сейчас будем чай пить.

Степан Петрович обнял жену и, похлопывая ее по спине, вывел из комнаты. Муравьев поставил чемодан на стул возле письменного стола и принялся вынимать вещи.

Немного погодя в дверь тихо постучали, и боком, не решаясь из вежливости пошире раскрыть дверь, в комнату просунулся Витька. Позади него в коридоре стоял Борис. Войдя в комнату, Витька остановился у двери и молча, переминаясь с ноги на ногу, стоял так, глядя на Муравьева.

— Что скажешь, товарищ? — спросил Муравьев.

Витька поежился, ухмыльнулся и через плечо поглядел на Бориса. Борис подошел поближе к дверям, а Витька сказал:

— Мама звала чай пить.

— Кончу вещи раскладывать — и пойду. Ты давай садись, зови приятеля. Не на свадьбу пришли. — Муравьев порылся в чемодане и достал коробку ирисок. — Конфеты употребляешь?

— Употребляю, — сказал Витька и подошел к столу.

Борис остановился в коридоре.

— Ну, и ты входи. Что остановился? — позвал его Муравьев.

Он дал мальчикам ирисок, и они дружно заработали челюстями.

Быстро покончив с первой порцией, Витька сказал:

— Дядя, знаете, чего я хотел у вас спросить? Вот мы спорили с дядей Павлом. Мы говорим, что сейчас есть такие пушки, которые пробивают броню в десять дюймов толщиной. Мы об этом в газете читали, а дядя Павел говорит, что нет, что не может быть.

— Я тоже где-то читал о таких пушках, — сказал Муравьев.