Александр Письменный - Фарт

Вскоре подносчик остановился. Моликов услышал его сопение. Макар стоял под деревом и возился с ремнями термоса. Негромко звякнули пряжки ремней, подносчик скинул термос под деревом и присел возле него. Моликов подкрался ближе. Еще раз что-то звякнуло в руках подносчика, и затем Моликову показалось, что он начинает различать руки Макара в слабом свете. Моликов постоял несколько минут не двигаясь, затем подскочил к подносчику и, прежде чем тот успел выпрямиться, опрокинул его навзничь.

С запозданием выхватил подносчик из-за воротника финский нож. Он хотя и ткнул Моликова в кисть руки, но сам не успел ни вывернуться, ни подняться. Сильным ударом окровавленного кулака Моликов оглушил его. Зажимая рану левой рукой, разведчик нагнулся и поглядел на термос. Нижняя часть боковины обыкновенного оцинкованного термоса для подноски пищи была открыта, и внутри него сиял слабый свет…

— Давайте этого типа сюда! — сказал майор Люсь, когда помощник начальника штаба доложил ему о происшедшем.

Моликов с готовностью выбежал наружу, и через минуту в землянке стоял подносчик — без шапки, вымазанный в грязи, растерянный и угрюмый. Следом за ним боец из штабной батареи внес термос.

— Вы кто такой? — спросил Люсь.

Человек промолчал.

— Я спрашиваю — откуда вы?

— Из семнадцатой дивизии, — негромко сказал подносчик.

— Полк, рота? — закричал полковник Домрачев.

Человек назвал.

— Командир роты кто?

— Коровин, — ответил подносчик.

— Раньше говорили — Рыбаков?

Человек промолчал.

— Вот что, вываливайте все по порядку, — приказал майор Люсь.

Человек молчал.

Помощник начальника штаба поставил на стол термос, нажал две заклейки, и боковинка термоса открылась. Под фальшивым дном в термосе была смонтирована портативная рация.

— Попросите уполномоченного особого отдела, — сказал Люсь Моликову.

Тогда подносчик повалился на колени.

— Взяли меня под Оршей… Пистолет к виску… Не было выбора. Жена, дети… Пощадите…

— Что же, ты думаешь, сукин сын, жене и детям ты такой нужен? Предатель ты, собака, вот ты кто. Понятно? Шпион ты, вот кто! — закричал полковник Домрачев.

Ночью ударил мороз. В полчаса землю накрепко сковало льдом. Окаменели глубокие колеи. Жидкая грязь застыла в них, как металл, вылитый в форму. Лужи покрыло ледяной коркой. Опущенные ветви елей вмерзли в лесные тропинки. Под ногами часового захрустели, как оловянные, прошлогодние листья, опавшая хвоя, щепки и сучки.

Люди артиллерийского полка спали. Спали командиры, связисты, бойцы. Изредка над передним краем вспыхивали осветительные ракеты, и ночную тишину то там, то тут прошивала пугливая пулеметная очередь. Часовые улыбались. Гитлеровцы боятся. Гитлеровцам чудится внезапная атака. Подходящая погодка — ударить им в лоб. Хорошо рвутся тяжелые фугасы на замерзшей, каменной земле…

Ночь была морозна, тиха, спокойна, но где-то в оперативных штабах противника дорабатывались последние детали наступления, где-то в базе сосредоточения немецкие солдаты готовились к бою. Последнее донесение шпиона-доносчика, которое он частично успел передать через свою рацию, послужило сигналом для готовящейся атаки. Но об этом часовые на командном пункте не догадывались. Об этом никто еще ничего не знал.

В предутренней тишине прозвучали негромко немецкие команды, две красные ракеты взлетели в ночную темноту, саперы пошли вперед — резать проволоку. В пятом часу зарычали моторы танков, и по всему участку фронта начался минометно-артиллерийский огонь.

Атака! Маленький пехотинец в шинели с неаккуратно поднятым воротником вскинул на бруствер окопа свою винтовку. Его сосед туже затянул пояс и придвинул к себе сумку с гранатами и две бутылки с жидкостью КС. Телефонист в короткой бязевой куртке согнулся над ящиком полевого телефона. Вглядываясь в темноту, он быстрым шепотом стал докладывать своему командиру обстановку.

Над ничейной землей вспыхнула осветительная ракета. На этот раз ее пустили с нашей стороны. Она повисла в воздухе, брызгая искрами и заливая мертвую землю белым огнем. В знакомой картине ничейной земли что-то изменилось. Маленький пехотинец не узнавал ее. Может быть, в этом был повинен мертвый белый свет ракеты? Но ведь не первый раз освещали ракеты угрюмое пространство ничейной земли. Гнетущее чувство ожидания охватило его. Еще одна ракета поднялась в небо. На этот раз он понял, что произошло. В нескольких местах исчезла проволока на белых немецких крестовинах, исчезли и самые крестовины. В некоторых местах исчез глинистый вал.

— Гляди-ка! — крикнул он и тронул дрожащей рукой соседа.

По ничейной земле, как черви, ползли черные человеческие фигуры. В их руках при свете ракеты блестели ножницы на длинных рукоятках.

Атака! Тщедушный пехотинец приложился к своей винтовке и выстрелил. Выстрелил также его сосед. Где-то поблизости застрочил станковый пулемет. И сразу стало легче ждать атаки. И сразу не такой страшной показалась ему угрюмая ничейная земля.

И когда началась артиллерийская подготовка и тяжелые немецкие снаряды с нарастающим воем понеслись из глубины вражеского расположения и стали рваться в наших окопах, ему уже не было страшно. Совсем близко разорвался немецкий снаряд, и тщедушного пехотинца обдало волной жаркого воздуха, запахом серы, и по каске застучала земля. Он согнулся, сжался в комок, стараясь занимать как можно меньше места; ему хотелось вдавиться, вжаться в шершавую стенку окопа, чтобы занимать еще меньше места, и все-таки он не побежал, не растерялся, он ждал, когда прекратится артподготовка. Потом в темноте он услыхал стоны, крики и ругательства раненых, и он побежал туда по ходу сообщения, чтобы оказать помощь, и он ничего не боялся теперь.

А снаряды все летели, все буравили воздух и вздымали землю на нашей стороне, землю и накаты из толстых бревен, и в сплошном артиллерийском гуле потерялась ночная тишина.

Хахалин выбежал из своей землянки, как только послышались первые выстрелы немецкой артиллерии.

— Дежурный, что там такое? — закричал он наблюдателю на вышке.

— Враг проделал проходы в проволоке и бьет по переднему краю, — ответил дежурный, склоняя голову над краем площадки.

Хахалин приказал передать на батарею, чтобы приготовились к ведению огня, и, накинув шинель на плечи, присел рядом с телефонистом.

— Это его красным флагом растравило, — сказал часовой.

— Как навоз, — отозвался проснувшийся подчасок, — тронешь — завоняет.

— Разговорчики, — сказал Хахалин.

Он вызвал по телефону командира стрелковой части и узнал, как обстоят дела. Дела у пехоты обстояли неважно. Сил на переднем крае было недостаточно. Подразделения передвигались в тыл, смена прибывала постепенно. Хахалин побежал вперед, к наблюдательному пункту стрелкового подразделения. Два связиста потянули за ним телефонный провод.