Александр Письменный - Фарт

На командном пункте полка проснулись командиры. Несколько секунд они лежали молча и прислушивались к шуму фронта, скудно проникающему под четыре наката.

— Бросает, собака, — сказал наконец начальник штаба.

— Андрей Петрович, не спишь? — спросил Люсь военкома.

— Даст он спать, сволочь! Ишь зашевелился.

— Товарищ майор, а ведь это атака, — сказал начальник штаба.

И в эту минуту еще приглушенным, ночным голосом заговорил телефонист:

— «Земля» слушает. Есть позвать сорок два. — И, повернув лицо к лежанке, он обратился к начальнику штаба: — Товарищ капитан, тридцать шесть просит к телефону.

— Кто такой теперь тридцать шесть? — спросил майор, поднимаясь с лежанки вслед за капитаном.

— Хахалин, — ответил Денисов и взял трубку из рук телефониста. — Сорок два слушает. Вон как? — Он обернулся к командиру полка: — Думает, готовится серьезная атака… Ладно, сейчас будет говорить сорок, — снова сказал он в трубку. Ожидая, пока подойдет майор, он отнял трубку от уха и сообщил: — Пехота отходит на вторую линию. Очень сильный огонь. Слышны танки.

На лице Люся ничего не отразилось; может быть, только в глазах сверкнул настороженный металлический свет. Спокойно он взял трубку.

— Ну, Хахалин, что скажешь новенького?.. Вот это нехорошо… Так, так. Выходит, ждать нечего. Забирай свое хозяйство и отходи на соединение к нам… Да, это все.

Он отдал трубку телефонисту и повернулся к военкому.

— Противник прорвал передний край правее нашего наблюдательного пункта. Положение серьезное. У пехоты сил недостаточно. Они сматывают усы.

А «усами» в те дни на артиллерийском жаргоне обозначалась проволочная связь. И то, что пехота ее сматывала, говорило о том, что несколько слабо вооруженных людей на артиллерийском пункте с плотом из березовых кольев и землянкой остаются одни, без всякого прикрытия.

— Противная обстановка, — сказал военком.

Он чувствовал неприятное стеснение в груди, биение сердца. Он знал, что это страх, что ему страшно и за себя и за людей, находящихся в его подчинении, за участь полка. Однако он ничем не выдал своих чувств. Он не выдал и мыслей своих, а думал он сейчас о жене и детях, о том, вернется ли он с войны живым и здоровым. Обычным своим движением Кутовой погладил себя по коротко стриженной голове, провел ладонью по дряблым белым щекам. Он как бы стер сразу привычным жестом трудные мысли и, принимаясь натягивать сапоги, стал думать о том, что нужно сейчас делать, как расставить силы, организовать оборону, чтобы сдержать противника до подхода прибывающих на смену стрелковых соединений. Тем временем начальник штаба отобрал у телефониста трубку и уже докладывал обстановку вышестоящему начальству.

Без кителя, в одной коричневой фуфайке, майор Люсь выбежал из землянки. А лейтенант Шеффер продолжал спать. Подложив ладонь под пухлую щеку, он сладко посапывал во сне. Что ему снилось? Мать, невеста? Может быть, окончание войны где-нибудь на незнакомой речной преграде? Он лежал, повернувшись лицом к земляной стене и выпятив зад в синих бриджах.

— Посмотрите на Одуванчика, — сказал капитан Денисов, окончив доклад и передавая трубку телефонисту. — Спит! — Он шлепнул адъютанта по заду. — Вставай, приехали!

С добродушной миной Шеффер сел на лежанке, потянулся и протер глаза.

— Никак, война началась? — спросил он и потянулся за сапогами.

Застегивая ремни и поправляя пистолетные кобуры, комиссар полка и начальник штаба пошли к выходу.

— Стали баловаться по ночам. Хулиганство, — быстро одеваясь, говорил Шеффер телефонисту.

Но у того не было настроения шутить. Чаще обычного он дул в телефонную трубку, проверяя связь. С неодобрением поглядел он на неунывающего адъютанта и сказал с укором:

— Все бы вам шутковать, товарищ лейтенант, а он как ударит — и будет компот!

— Тихо! — строгим голосом сказал лейтенант Шеффер. — Без паники!..

Как сотни раз до этого, он схватил пояс с пистолетом и китель майора и побежал за командиром, с бодрым и легкомысленным видом напевая вполголоса:

Сейчас его бравада и шутовство казались неприятными, но лейтенант Шеффер не понимал этого. По молодости лет, а может быть, в силу характера, он не думал об опасности, о предстоящем неравном бое, о том, что наступающий день, может быть, последний день в его жизни. Недостаток ли воображения, легкомыслие ли молодости, но если говорить правду, то в эту тревожную и ответственную минуту лейтенант Шеффер думал о жратве. Он привык завтракать тотчас, встав ото сна, и не намеревался сегодня изменять этой привычке.

Из землянок вылезали люди. Командир штабной батареи лейтенант Кулаков отдавал какие-то распоряжения. Шофер штабного автобуса катил по тропинке трофейный пулемет. Лейтенант Шеффер подбежал к Люсю, накинул на его плечи китель, заставил надеть в рукава и подал пояс с пистолетом. Затем он побежал к кухне Житихина.

Повар спал в еловом шалаше, накрытый закопченным тулупом. Шеффер живо растолкал повара и проговорил:

— Дай на дорогу чего-нибудь пожевать. Не люблю воевать натощак. И смотри, Житихин, не опаздывай с обедом. Война войной, а режим питания ослаблять не следует.

Бойцы штабной батареи занимали круговую оборону.

Характер местности для этого был удобен. Командный пункт, расположенный в роще, на обратном скате небольшой высоты, главенствовал над песчаным речным берегом. Правее штабных землянок через холм пролегала замороженная внезапным похолоданием, развороченная колесами проселочная дорога. С гребня холма открывался широкий обзор в сторону переднего края. Сейчас, в предрассветный час, пестрые поля прошлогодних пашен, темно-зеленые вершины елей и паутина березовых ветвей с набухшими коричневыми почками сливались в одно сплошное море мрака. Все чаще в нем, как светляки, вспыхивали одиночные выстрелы.

Уверенно находил Люсь тропинку среди темных деревьев и кустов. В ночной темноте по каким-то для постороннего неуловимым признакам он окликал нужных ему людей, узнавая их не то по дыханию, не то по походке, не то по манере ломиться через кусты. И, окликая их, он негромко, но властно поручал какое-нибудь дело. И так же безошибочно лейтенант Шеффер находил в темноте своего командира.

Когда небо над деревьями заметно посветлело, немецкие снаряды начали ложиться в роще, в расположении командного пункта. С шипением и воем они падали на деревья, и тогда раздавался страшный треск, а затем разрыв, и жаркое дыхание взрывной волны опаляло человеческие лица. Люди укрылись в землянках и блиндажах, и Люсь сказал Шефферу:

— Ложный перенос в глубину. Раз авиации нет, он еще не атакует.