Александр Письменный - Фарт

Когда Кадушкин открыл глаза, второй танк удирал по склону холма, беспрестанно стреляя из своей пушки. Тот, которого он ударил трактором, бешено вертелся на одной гусенице у самой воды. Бок его был промят, вторая гусеница, извиваясь, крушила прибрежный лед. Дальше, на середине, где река была свободна ото льда, широко расплывалось радужное масляное пятно и уплывало по течению. Совершенно обессилев, Кадушкин сидел на своем безжизненном, мертвом тракторе и двигал рычаг управления, не соображая, что машина, о которой так заботился ее бывший водитель Соловьев, никогда больше не сможет двигаться.

А командир полка, перебежав между тем картофельное поле, изрытое новыми воронками, услышал у двух старых ветел яростный крик Хахалина:

— Второй взвод слева, вперед!

И почти тотчас Люсь увидел старшего лейтенанта, его помощника и двух или трех бойцов. Больше никого видно не было. Нет, вот еще двое, быстро работая саперными лопатами, окапываются за остатками обгоревшего сруба. И еще двух увидел затем Люсь; они уходили от людей Хахалина, и по тому, что один часто оглядывался, а второй тащил на плече катушку с проводом, Люсь понял, что это дивизионные связисты. Он показал на них рукой и сказал Шефферу:

— Смотри-ка, а Хахалин налаживает связь.

Смешно было в эту минуту думать о связи, налаживать связь, но Хахалин это делал, и это было правильно, и он был великолепный командир. Но, черт побери, взвода, а тем более второго, нигде видно не было.

Лежа со своими тремя или четырьмя бойцами у подножия старых ветел, Хахалин что-то показывал своему помощнику и затем вскочил и перебежал вперед, к куче битого кирпича на берегу пруда.

И Люсь увидел, что два легких танка, к которым он бежал с собранными по дороге девятью бойцами, — бойцами были теперь и Шеффер, и помощник начальника штаба по оперативной части, и шофер штабного автобуса, — уже прорвались к берегу реки, а на жалкую горсть бойцов Хахалина наступают из леса человек тридцать немецких автоматчиков.

— Первый взвод, гранаты… Огонь! — снова заорал Хахалин и бросил гранату в автоматчиков.

Бросил гранату его помощник, бросил гранату один из трех бойцов, которые окапывались возле сожженного сруба. Остальные люди Хахалина бросали в немцев комья земли. Гранат у них не было.

Люди, приведенные Люсем, попадали где кто стоял и открыли стрельбу по надвигающимся автоматчикам. Выстрелом из трофейного карабина Шеффер уложил ближайшего солдата.

И немцы не выдержали огня. Сперва один из живых приостановился и присел, затем другой, третий, и вот вся группа повернула назад и гораздо быстрей и расторопней покатилась обратно, к лесу.

Люсь оглянулся, чтобы посмотреть, куда прорвались легкие танки. Он увидел трактор Кадушкина, несущийся танкам наперерез, увидел, как он ударил в бок немца и как второй танк начал удирать.

— Ну и тракторист! — бормотнул он и перебежал к Хахалину. Лежа рядом с ним, он спросил: — Удержимся, Сережа?

— Не знаю, Иван Иванович, людей мало, — ответил Хахалин, забыв величать Люся по уставу.

— Надо держаться. Вся матчасть позади, — сказал Люсь.

В это время значительно левее того места, куда отошли автоматчики, послышались голоса, и на опушке леса замелькали фигуры в красноармейской форме.

— Наши, — сказал Люсь.

И сейчас же послышался звонкий голос:

— Эй, там, не стреляйте, свои!

Хахалин глянул на майора и поднялся во весь рост. Мгновение он разглядывал тех, кто двигался за кустами на опушке. Затем он крикнул:

— Все стой! Один ко мне!

В ответ послышалась лающая команда: «Laufen!» — и люди в красноармейской форме открыли стрельбу.

Хахалин припал к земле, его помощник взялся за последнюю гранату. Люди Люся открыли огонь. Упало три или четыре переодетых гитлеровца, но и среди обороняющихся затихло двое. Немцы подходили все ближе, все ближе. Кончился диск в автомате командира полка. Он отбросил его и вытащил пистолет. Замолк помощник Хахалина. Тонкий, дымящийся ручеек крови потек из-под его тела. Острая боль обожгла майора. Он тронул рукой плечо и почувствовал кровь на ладони. Вслед за тем что-то лопнуло перед глазами Люся, что-то ударило его по голове. И последнее, что он увидел в это утро, была зеленая кофта, и платок в синий горошек, и перекошенное от ярости лицо Лены Соколковой, и вздрагивающий черный браунинг в ее руке, когда она стреляла в потное, ошарашенное лицо немца, и Хахалин, который, не стреляя, приподнявшись на локте, с потрясенным видом глядел на нее…

Люсь потерял сознание под грохот гранатных разрывов.

Когда Люсь открыл глаза, солнце ярко светило в рваные дыры, пробитые осколками в брезентовой стене санитарной палатки. Он лежал на койке с забинтованной головой. Сильно пахло йодоформом и свежей хвоей, потому что хвоей был устлан в палатке пол. На соседней койке, закрытый одеялом с головой, лежал какой-то человек. Люсь смотрел на него некоторое время, стараясь угадать, кто бы это мог быть. Потом он повернул голову, точно налитую свинцом.

Посредине палатки стоял военком. Рядом с ним майор увидел Шеффера. «Значит, не он», — подумал Люсь о том, кто лежал на соседней койке.

— Ну как, Иван Иванович? — спросил Кутовой.

— А что, в конце концов, произошло? — вопросом на вопрос ответил Люсь.

Он помнил, что перед тем, как потерять сознание, он увидел зеленую кофту и платок Лены Соколковой, и немецкую рожу вблизи нее, и Хахалина, который перестал стрелять от изумления… Но что же дальше?

— Ему нельзя волноваться, — сказал военврач второго ранга, подходя из глубины палатки.

Но так всегда говорят врачи, и Люсь ответил:

— Кругом марш! — И, ответив, он понял, что голос у него не такой, каким можно отдавать приказания. И он произнес просительно: — Хахалин где?

Кутовой взглядом показал на соседнюю койку.

— Ранен? Тяжело?

— При нем наповал убило эту девушку. Если бы не она, тебе бы несдобровать. А его не сильно… — прошептал Кутовой.

Люсь замолчал. Лена Соколкова спасла ему жизнь, а он этого даже не видел. Жаль Хахалина. Бедняга. Может, лучше было бы сразу ему рассказать, что они с Шеффером встретили Соколкову.

— Но а все-таки, как же все это раскрутилось? — спросил он снова.

Врач пожал плечами и отошел.

— Произошло то, что сперва на подмогу прибыл Моликов. Он собрал на капе кого только мог: писарей, обозников, даже повара Житихина… Ну, и мы с начштабом… А потом подошла смена семнадцатой эсде и с хода так толканула Гитлера, что, кажется, уже Урчеево в наших руках. У него, я слышал по телефону, был бетон даже на переднем крае. Вышибли! А наши дела теперь тихие. Командование приказало чиститься, оправляться, ждать пополнения и окончания ремонта во втором дивизионе. А вот в отпуск тебе так и не пришлось съездить.