Александр Письменный - Фарт

«Донец» дрогнул, качнулся; вода, вспениваясь в крутящейся черной воронке, сомкнулась над его палубой. Короткое время над водой возвышался андреевский флаг.

Потом «Донец» лег на дно.

Федор Бухвостов, минный машинист, оглушенный и сброшенный с палубы канонерской лодки, вынырнул на поверхность и поплыл. Свет прожекторов слепил его. Он плыл, чтобы выбраться из луча прожектора, не соображая как следует, куда направиться, и не понимая еще, что произошло. Два приближающихся судна с зажженными ходовыми огнями, слова команды, взрывы один за другим, палуба, уходящая из-под ног, вахтенный начальник, бросившийся на корму, чтобы поднять боевой флаг, — что случилось, черт возьми?

Наконец он выбрался в темноту из-под слепящего света прожекторов. Над бухтой среди криков людей, барахтающихся в воде, и шума на берегу послышалось тарахтение портового катера. Он спешил на помощь к «Донцу». Бухвостов разглядел штурвального и шестерых матросов, которые стояли по бортам в напряженных позах.

Прожекторный луч отвернул в сторону и уперся в борт прибывшего миноносца. Федор услышал крик матроса с портового катера:

— Эй, на судне!

Спокойно ему ответили:

— Держи вправо!

И, очертив в свете прожектора черную дугу, в катер полетело что-то похожее на бутылку из темного стекла. Раздался взрыв, и, содрогаясь, Бухвостов понял, что в катер швырнули с миноносца ручную гранату. Он поднял глаза и с удивлением увидел на носу незнакомого судна название, изображенное латинскими буквами, а под ним — короткую вязь турецкого письма. Это был турецкий миноносец.

Бухвостов почувствовал боль в боку, в голове у него зашумело, он хлебнул морской воды.

На канонерской лодке «Кубанец», которая стояла без освещения у внутреннего мола в глубине порта, вспыхнул артиллерийский выстрел. Чужое судно теперь держали в своих лучах все прожекторы гавани. Оно ответило на выстрел «Кубанца». Началась канонада, гулко отдаваясь над спокойной водой.

Чувствуя, что слабеет и что у него чертовски жжет в боку, Федор Бухвостов плыл к берегу. В домах над портом зажигались огни. Бухвостов видел белые фигурки, мелькающие в окнах и на балконах. Снаряды стали разрываться на берегу, и по движениям людей в домах Бухвостов догадался, что в городе начинается паника. В карантинном отделе вспыхнул и погас фонарь над сторожевой будкой. В ночной тьме поднялось медленное дымное облако и заколыхалось в свете занявшегося пожара. Бухвостов успел заметить, как вылетела дверь из хлебного амбара, окованная листовым железом, он услышал, как с катера крикнули ему: «Держись!» — и потерял сознание.

Первый миноносец развернулся и, оживленно перестреливаясь с «Кубанцем», направился к выходу из порта. Второй миноносец, пойманный лучами прожекторов, последовал за ним.

Бухвостов очнулся на берегу. Он лежал на той самой двери амбара, которую на его глазах сорвало с петель. Над ним стояли матросы с портового катера и портовый врач с черной арабской бородкой, а рядом лежало два тела, покрытых брезентом, и Федор понял, что его соседи — мертвецы.

Вокруг было темно. В стороне Практической гавани горели нефтяные цистерны, подожженные огнем с турецких миноносцев. Дымное пламя поднималось высоко вверх, и его отсветы переливались на гладкой и черной поверхности бухты.

За молом, в море, были видны уходящие миноносцы. Их все еще держали под светом прожекторные лучи. На мачтах миноносцев развевались турецкие флаги.

Принц Юсуф, будущий калиф Турции, заявил корреспонденту «Нью-Йорк таймс»:

— Этого не будет. Пока я жив, этого никогда не будет.

Речь шла о возможности войны с Россией.

Но так же, как люди не всегда вольны в своих поступках и намерениях, ибо постоянно возникают обстоятельства, оказывающиеся сильнее их намерений, так и будущий руководитель турецкого государства не был волен решать судьбу своей страны. Принц Юсуф боялся войны с Россией, но политика Турции в те годы делалась не во дворце султана, а в доме германского посольства, где старый германский посол Маршалль фон Биберштейн раздувал угасшее пламя пантюркизма.

— Этого никогда не будет, — сказал принц Юсуф.

И корреспондент «Нью-Йорк таймс» решил закончить свою статью словами: «Настроение в Турции тревожное, но не все еще надежды на мир потеряны».

В ту ночь, когда телеграф разносил по земному шару эти слова, турецко-германские корабли совершили воровской набег на русские черноморские порты…

Турецкий флот в последние годы пребывал в бедственном состоянии. Корабли походили скорее на плавучие казармы, чем на боевые суда. Личный состав не знал моря. Морскому делу турецкие моряки учились только теоретически. Артиллерийские стрельбы проводились редко, еще реже — сигнальные учения; о торпедных стрельбах никто из турок не имел понятия. Внешне корабли выглядели сносно, но внутри царили беспорядок и грязь. Котлы были давно не чищены, корпуса обросли ракушкой, в машинах не хватало важнейших деталей. На сорокалетнем линейном корабле «Мессудие», например, отсутствовали орудия главного калибра, а когда его попытались вывести в море для учений, он не смог держаться в строю: на корабле не было указателей числа оборотов.

Непозволительные, с элементарной точки зрения, трагикомические вещи творились в турецком флоте. Водонепроницаемые двери и горловины на некоторых кораблях были сняты; на других, для того чтобы облегчить сообщение между отдельными отсеками, турки прорубили в водонепроницаемых переборках отверстия для проходов. В артиллерийский погреб на таких кораблях можно было попасть, не открыв ни одной двери.

В течение сорока лет, если исключить набеги миноносцев на болгарское побережье в балканскую войну, военные корабли Оттоманской империи не показывались на Черном море.

Русский флот был значительно сильнее турецкого. Однако летом 1914 года в Англии должна была закончиться постройка двух новых турецких линейных кораблей. Вместе с бразильским дредноутом «Рио-де-Жанейро», купленным турками на стапелях в конце прошедшего года, эти два корабля — «Султан Осман» и «Решадие» — меняли соотношение сил в пользу Турции. Новые русские линкоры и эсминцы должны были вступить в строй только в середине 1915 года.

28 июля первый лорд адмиралтейства Уинстон Черчилль реквизировал новые турецкие линкоры, для которых уже отшвартовался на реке Тан транспорт с экипажами. Соотношение сил опять изменилось в пользу России. Однако спустя две недели в Дарданеллы прорвались немецкие крейсеры, которым Англия могла, но не захотела помешать, так как, заглядывая в будущее, британские политики и их военно-морской представитель Уинстон Черчилль сочли опасным оставлять проливы открытыми для выхода России на Ближний Восток, — и мрачная тень «Гебена» нависла над театром военных действий в юго-восточном секторе Европы и Малой Азии. Все действующие русские корабли вдвое уступали в скорости «Гебену» и «Бреслау», а огневая мощь одного только «Гебена» равнялась бригаде старых русских броненосцев типа «Пантелеймон» и «Евстафий». Немецкие крейсеры могли навязывать бой, когда им было выгодно, а затем уходить на недосягаемых для русских кораблей скоростях. Соотношение сил снова изменилось, на этот раз в пользу Турции.