Иосиф Линдер - Загадка для Гиммлера. Офицеры СМЕРШ в Абвере и СД

Самолет слегка покачивало на воздушных ямах. Диринг, чтобы побороть накопившуюся за день усталость, пытался заговорить с охраной, но разговор явно не клеился. Скрытая неприязнь, всегда существовавшая между армейскими, а тем более штабными офицерами и офицерами Абвера, незримой стеной встала между ним и старшим команды капитаном Шульцем. Тот отделывался односложными ответами и не проявлял ни малейшего желания поддерживать беседу, а его угрюмые подчиненные вели себя так, будто набрали в рот воды. Под их свинцовыми взглядами Диринг чувствовал себя неуютно, поэтому он отвернулся в сторону, прикрыл глаза и вскоре задремал. Но зыбкое забытье оказалось недолгим, резкий толчок подбросил его в кресле, и от перегрузки заломило в ушах. Диринг рефлекторно сглотнул несколько раз, зажал нос и продул уши. Неприятное ощущение понемногу стало проходить.

Самолет нырнул вниз и пошел на посадку. Пассажиров швырнуло с мест, корпус содрогнулся от бешеной тряски. Майор правой рукой ухватился за портфель с документами, а левой вцепился в подлокотник, с удивлением поглядывая на капитана Шульца. До полевого аэродрома под Болховом, где в настоящее время находился командующий группой армий «Центр» фельдмаршал Клюге, по всем расчетам оставалось не менее тридцати минут полета, и эта вынужденная посадка отозвалась в сердце Диринга неясной тревогой. Но Шульц сохранял спокойствие. Ободряюще кивнув, он снова приник к иллюминатору.

По фюзеляжу забарабанили ветки кустарника, мрачная стена леса стремительно приближалась, но в последний момент летчик сумел развернуть машину. Винты еще несколько минут со свистом покромсали воздух и наконец замерли. Шульц стремительно поднялся и открыл дверцу. Снаружи донесся тревожный шум дождя, сквозь который прорывались странные звуки, похожие то ли на стоны, то ли на жалобные всхлипы ребенка.

Капитан внимательно всматривался в предрассветный полумрак. Диринг тоже приподнялся в кресле и напряг свой обостренный опасностью слух. В какой-то момент ему показалось, что где-то в глубине леса прозвучал приглушенный разрыв артиллерийского снаряда, а на западе небо странно просветлело. Он поднялся с места, подошел к Шульцу и спросил:

— Что произошло?

— Ничего страшного, господин майор, наберитесь терпения, скоро полетим дальше, — последовал ответ.

— Но это же не Болхов?! Почему мы сели здесь? — все больше недоумевал Диринг.

— Майор, сохраняйте спокойствие! Тут вам не берлинский аэродром, а линия фронта, поэтому бывает всякое. — В голосе Шульца прорвалось раздражение.

— Капитан, вы много себе позволяете! До того как попасть в Генштаб, я два с половиной года провел в действующих частях и из них год отвоевал на Восточном фронте! — вспыхнул от обиды Диринг.

— Господин майор, никто не сомневается в вашей храбрости, но будьте добры набраться терпения.

— Это же нарушение всех специальных инструкций! — возмутился Диринг. — Я доложу в Берлин! Вам дорого обойдется ваше самоуправство!

Шульц, оставив его угрозы без внимания, криво усмехнулся, пожал плечами и снова стал прислушиваться к тому, что происходило вокруг самолета. Дождь по-прежнему продолжал монотонно молотить по фюзеляжу, холодными тонкими струйками стекая на землю. Уловив сначала едва слышный, а потом все более различимый гул автомобильных моторов, он оживился и решительно взмахнул рукой. Его неразговорчивые подчиненные потянулись к рюкзакам и достали из них русские автоматы и гранаты. Диринг уже ничему не удивлялся. Нахохлившись как сыч, он с мрачным видом наблюдал за странными действиями абверовцев. Они зарядили оружие, выбрались из самолета и растворились в темноте.

Медленно, минута за минутой, тянулось время, большая стрелка уже успела описать полукруг, но никто из них не возвратился. К шуму дождя добавился только слабый треск сучьев под сапогами Шульца, бродившего поблизости. Диринг все чаще и чаще поглядывал то на часы, то в проем люка, в котором все отчетливее начали проступать деревья. Звезды на небе поблекли, дождь прекратился, в кустах все отчетливее зазвучали утренние мелодии птиц. Приближался рассвет.

Приглушенный рокот, доносившийся с запада, леденящим холодом заползал в сердце Диринга. Опыт фронтовика не мог обмануть — это был шум далекого боя. Теперь он уже не сомневался в том, что самолет совершил посадку рядом с линией фронта.

Терпение лопнуло и у экипажа, дверь в кабину пилотов распахнулась, из нее показался командир. Он прошел к проему люка и, склонившись, тихо позвал:

— Вольфганг?

В ответ со стороны леса послышался шорох шагов, и в полумраке бледным пятном проступило лицо Шульца.

— В чем дело, Герман? — спросил он.

— Долго нам еще тут торчать?

— Столько, сколько надо!

— Но скоро наступит рассвет, и мы будем у русских как на ладони! Что за идиотские игры! — занервничал пилот.

— Герман, возьми себя в руки! Осталось совсем немного.

— С меня хватит! Надо сматываться, пока не появились русские!

— Какие русские?! Где мы находимся? — опешил Диринг, сорвался с места и подскочил к летчику.

— Где, где… У Сталина в Кремле! — мрачно буркнул тот.

— Какой Кремль! Вы что мелете?! Я офицер для особых поручений Генерального штаба и выполняю приказ генерал-полковника Цейтцлера! Кто вам дал право изменять маршрут?! — взорвался Диринг.

Командир экипажа насупился, махнул рукой в сторону Шульца и произнес:

— Здесь всем командует он!

— Кто? Он! Капитан, когда мы вернемся, вы положите погоны на стол и отправитесь на фронт рядовым! Это я вам гарантирую на все сто процентов!

— Спасибо, майор, мы и так на фронте! Поэтому не поднимайте пустой штабной паники и заткнитесь! — рявкнул Шульц.

Диринг открытым ртом хватал воздух, в первый момент он не нашелся, что ответить, а когда вновь обрел дар речи, злобно выплюнул:

— Я тебя раздавлю, как только попаду в Берлин!

— Туда, майор, еще попасть надо, а сейчас заткнись и сядь на место! Здесь тебе фронт, а не Потцдамер-платц и не Унтер-ден-Линден.

— Мерзавец, ты пойдешь под трибунал за нарушение приказа! — продолжал грозить Диринг.

— Молчать, штабное дерьмо! — вышел из себя Шульц и, повернувшись к летчику, гаркнул: — Марш к себе, Герман! Сидеть и ждать моего приказа!

— Яволь! — Командир экипажа, бормоча под нос проклятия, вынужден был подчиниться и поплелся обратно в кабину.

Шульц, поигрывая желваками, метнул выразительный взгляд на Диринга и снова растворился в полумраке. Тот еще какое-то время яростно метался по самолету, затем полез в карман, достал сигареты и закурил. Привычно горьковатый привкус табака немного успокоил разгулявшиеся нервы, и он снова уселся в кресло.

Время шло, а головорезы Шульца все не возвращались. Грозные раскаты далекого боя и непонятная возня абверовцев под самым носом у русских окончательно доконали экипаж. Из-за перегородки донеслась перебранка. Штурман что-то яростно доказывал командиру, тот срывался на крик, потом послышался лязг затвора и снова наступила тишина. Диринг уже не мог усидеть на месте: нависшая над головой обшивка вызвала в нем приступ клаустрофобии. Он швырнул на пол давно уже погасшую сигарету, с ожесточением растер ее каблуком и спрыгнул вниз.