Владимир Дягилев - Медсанбат-0013

— Сколько часов прошло? — спросил Сафронов, обращаясь к старику.

— Ну, так... — невпопад произнес тот, очевидно, объясняя, почему была применена уздечка, а не что-нибудь иное.

— Стома, — распорядился Сафронов. — Возьмите младенца. Санитары, носилки — и срочно в операционную.

Пока медики делали свое дело, толпа продолжала стоять, молча и неподвижно. И это необычное молчание оглушило Сафронова. Он шел за носилками, как за гробом. Он ощутил ненависть к фашистам так реально, так остро, что защемило в груди.

У хирургов был перекур. Перед операционной палаткой стояли Дорда, ведущий и Бореславский. Заметив носилки с женщиной, они оборвали разговор.

— Гражданская. Женщина, — поспешно сообщил Сафронов.

— Видим, что не архиепископ, — буркнул ведущий.

— Мать с детьми. И ребятишки тоже ранены.

— Так идите к ним, — смягчился ведущий. — Тут все будет lege artis.

Послышалось покашливание. Подошел замполит, по-граждански взял Сафронова под руку, неожиданно произнес:

— Нужно, чтобы это увидели все. Кхе-кхе, это подействует лучше всяких слов.

Сафронов не ответил.

— Чувства, кхе-кхе, чувствами, — словно уловив причину его молчания, сказал замполит. — А война — войною, И нам следует поддерживать ненависть к врагу, показывать, кхе-кхе, что он заслуживает этой ненависти. Им, большинству, кхе-кхе, снова воевать придется.

«Да, конечно, — мысленно согласился Сафронов. — Но и солдаты потрясены. Я что, я необстрелянный, но ведь и они, они, прошедшие через войну...»

У палатки слышался странный шумок: кто-то мяукал, а кто-то тявкал. Подойдя поближе, понял, в чем дело. Новый санитар и Галкин разыгрывали перед детишками сценку — ссору собаки с кошкой. Все вокруг смеялись, делая вид, что им очень весело. А детишки сдержанно улыбались, как будто из приличия, чтобы не обидеть взрослых.

Заметив офицеров, солдаты мгновенно умолкли. Санитары вскочили, поспешно одернули гимнастёрки.

Замполит подошел к детишкам, склонился над ними, положил руки на вихрастые головки, пальцы его подрагивали, и, чтобы скрыть это, он принялся поглаживать детей по голове и плечам.

— Дядечка, — опросила девочка тоненьким голоском. — А где ж маманя?

— А её сейчас лечат, — мягко ответил замполит. — Полечат, и вы её увидите.

Девчурка оживилась и, кажется, впервые улыбнулась во всю мордашку...

Весь этот день медсанбат жил детишками. В сортировку заглядывали из всех взводов. Наверное, не было в батальоне человека, который не побывал бы здесь. И все что-то приносили детишкам: кто кусочек шоколада, кто таблетки витамина, кто сделанную наспех игрушку. И все вместе — ласку и внимание, что накопили в душе за долгие годы войны. Люди как будто потеплели, оттаяли, подобрели, и это еще больше объединило всех.

Сафронов смотрел на приходящих и про себя дивился и восхищался ими. Вот притащился завхоз Колодкин, с которым Сафронов до сих пор не находил общего языка.

— Вот это... — И он протянул ребятишкам неизвестно откуда взявшуюся игрушку. — Вы это...

Потом заглянул Зайчик, протянул картонку:

— Гляди-ка, чего я нарисовал. Прибежала Пончик, замурлыкала:

— Уй вы мои хорошие. Уй вы мои сладкие. Давайте я вам куколку сделаю. Тебе солдатика? Хорошо, сделаю солдатика.

Даже комбат пришел. Постоял молча, подхватил парнишку на руки, сообщил Сафронову:

— Закончили ампутацию. Но к ней, пожалуй, не надо. С утра лучше. А о детишках позаботьтесь.

— Сделаем, товарищ капитан, — заверила из-за спины Сафронова Стома.

Это она опекала ребятишек. Даже ревновала к другим, рассиживаться никому не позволяла.

К Сафронову подошли двое — сержант и рядовой.

— Разрешите обратиться. — Сержант сделал шаг вперёд, расправил грудь. — Просьба у нас. В часть направить.

— Вы ж ранены.

— Воевать можем. Мстить фашистским гадам, — совсем не по уставу заговорил рядовой.

— Отпустить не могу. Раз уж сюда попали, мы должны вас вылечить.

Сержант козырнул. А рядовой заявил:

— Сбягу.

Вечером Люба доложила:

— Шести человек недосчитываемся.

Все обыскали. Всех проверили — шести человек действительно не было.

— Но как они могли? — удивился Сафронов.

— Порожняком, а что? — ответил Кубышкин.

Утром Стома повела детишек к матери. И сразу стало как-то пусто в палатке. Опять изредка приходили машины. Поступало по два-три человека. Доносились возбуждённые голоса легкораненых.

— Они примерно так... — слышался чей-то поспешный голос, словно рассказчик боялся, что ему не дадут высказаться.

— Не-е, не-е, мы отсюда шли, — спорили другие.

— А он как драпанет и задом-то этак, этак...

И вдруг голоса оборвались. Наступила тишина, но не та, что вчера, при появлении раненой матери с детьми, а особая, зловещая тишина. Полнейшее безмолвие, будто там, на поляне, и людей не было.

Первым из палатки выскочил Кубышкин, Сафронов за ним.

Поодаль стоял незнакомый «виллис», из него вытаскивали носилки. На носилках лежал немецкий офицер — это было видно издалека, — белобрысый, коротко стриженный, при погонах, напряженно согнутых, как пружины.

Завидев капитана медицинской службы, один из сопровождающих, лейтенант, оставил раненого и шагнул к Сафронову:

— Приказано к вам доставить. Вот бумага.

Сафронов развернул листок, прочитал: «Прими, сделай что надо. Обеспечь наблюдение и охрану. П/и М. Лыков».

Сафронов чувствовал, как на него смотрят сейчас десятки глаз, ждут, что он скажет, как поведет себя.

— Бумага не мне, — сказал Сафронов. — Комбату. Он уловил одобрительный шумок за спиной.

— Но мне приказано. — Лейтенант был недоволен тем, что его задерживают и тянут с приемом. Как видно, ему хотелось побыстрее избавиться от этого пленного фрица.

— Идемте.

— Но мне приказано... чтоб в порядке.

— Кубышкин, — крикнул Сафронов. — Приглядите.

Комбата разыскали в палатке замполита. Там же находился и капитан Чернышев. Сафронов, не представив лейтенанта, протянул бумагу.

Лыков-старший пробежал её глазами, спросил:

— Ну так что?

— Адресована вам... А потом... Случай необычный.

— Тяжелый?

— По-моему, живот.

— Ставьте на очередь. Что, не знаете, что делать?

— Что делать — знаю, но...

Вмешался замполит:

— Кхе-кхе, относитесь, как к раненому.

— Но вы же знаете — после всего, что случилось, люди настроены...

Замполит кивнул:

— Война.

На обратном пути Сафронов разъяснил лейтенанту:

— У нас тут женщину привезли с ребятишками. Раненых. Поэтому настроение...

— Мне ж приказано, — словно оправдываясь, повторил лейтенант.

От палатки донеслись громкие голоса; там не то спорили, не то ссорились. Сафронов ускорил шаг.

— Что там такое? — крикнул он издали. Раненые приумолкли.