Владимир Дягилев - Медсанбат-0013

Но однажды вместе с букетом санитар подал ей записку. Неизвестный назначал ей свидание «у дальней сосны при дороге».

— Что вы? — смутилась Галина Михайловна, чувствуя, что краснеет.

— Нешто мы, — ответил санитар. — Они.

— Кто они?

— Да капитан Фуртов, что вам завсегда цветы шлют. За нею пытались ухаживать и другие командиры, помоложе и постарше. Некоторые делали это деликатно, а иные запросто, грубо. Первое время она лишь отрицательно мотала головой, затем стала находить уважительные причины для отказа. Но это не смущало ухажеров. Они продолжали свои попытки.

Галина Михайловна искренне не понимала: «Как они могут? Война». Она так и считала, что другой жизни, кроме войны, кроме труда на эту войну, сейчас нет и не может быть. Её поразили слова командира одного из батальонов, все того же капитана Фуртова. Это был боевой командир, высокий, подобранный, вызывающий уважение и симпатию. Когда она узнала, что это он посылает ей цветы, ей даже приятно сделалось. Она ощутила внутреннюю гордость и в другое время, быть может, и позволила бы ему поухаживать за собою. Но сейчас... Даже боевому капитану Фуртову Галина Михайловна отказала.

— А я думал, вы отзывчивая, — с горечью произнес капитан.

— Да... А что?.. Пожалуйста, — растерялась она.

— Но вы же не хотите встретиться.

— Не могу. Понимаете, не могу. А что другое, пожалуйста.

Через несколько дней капитан отправлялся на фронт. Перед отъездом забежал в санчасть попрощаться с Галиной Михайловной. Подавая ей руку, капитан сказал:

— Как знать, быть может, вы последняя женщина, в честь которой билось мое сердце.

Вначале она не поняла смысла этих слов. А позже раздумалась и уловила в них мудрый оттенок: «Он же может погибнуть или вернуться инвалидом, или вообще не вернуться». И ей стало неловко за себя. «Могла бы и поласковее. Могла бы и поцеловать на прощание»...

В палатке появился Лыков-старший, подал команду.

— Подъем, товарищи! Дел много. В семнадцать часов начальство приедет. К этому времени мы должны полностью развернуться и быть готовыми к приему раненых.

Сафронов выскочил из палатки одним из первых, огляделся. День стоял серенький, моросливый, будто на все вокруг была накинута тончайшая марлевая сетка. Деревья, кусты, трава приняли сероватый цвет. А небо висело низко, даже не на вершинах деревьев, а где-то на самых нижних ветвях.

Сафронов поежился от сырости и подумал, что надо бы достать плащ-палатку, но личные вещи его находились вместе с имуществом взвода, а оно в машине, которую надо еще найти.

И тут он заметил буквально в десяти шагах от себя палатку, а подле нее улыбающегося во весь рот Галкина.

— Здравия желаю, товарищ гвардии капитан, — поприветствовал тот, прижимая руки к бокам и не пряча добродушной улыбки с лица.

— Здравствуйте, — ответил Сафронов. — Пока еще не гвардии, а просто капитан. А где наши вещи?

— Так тута они, в палаточке.

Галкин засуетился, зашуршал набухшим от дождя брезентом, открывая вход для своего командира.

— Тут они. Все тута. Проходите.

Действительно, имущество и личные вещи лежали в палатке. Меж ними прямо на земле сидели Трофимов и Лепик и доедали из котелков остатки завтрака. При виде Сафронова они вскочили и замерли с полными ртами.

— Заканчивайте, — распорядился Сафронов. — Галкин, Кубышкина и сестер ко мне.

Галкин не успел выполнить приказание, столкнулся с сестрами и лейтенантом в тамбуре.

Сафронов отыскал плащ-палатку, произнес неопределенно — не то посоветовался, не то отдал приказание:

— Пары сделаем. Топоры есть?

— Лучше ветки и одеяла на них, — не выдержала Стома.

— Земля сырая, — возразил Сафронов, — Тяжелые могут воспаление схватить.

— Носилки на козлы, — подсказала Люба. — Слева ряд носилок, справа ветки и байковый подклад палатки. Хорошо бы травы накосить.

— Стал быть, можно, — охотно отозвался Лепик.

— Стал быть, пальцем, — передразнил Трофимов.

— Действуйте,- прервал возникшую перепалку Сафронов. — Кубышкин, Белякова.

За ним вышли лейтенант и Люба.

— Проверьте поильники, котелки, ложки, медикаменты. Сыворотки достаточно? — Он обратился к Любе: — Недостающее выпишите в аптеке. А вы, Кубышкин, расставьте указки. Идемте в штаб. Может, машина пойдет.

У штабной палатки встретился Штукин:

— Разногласия по поводу мытья рук. У ведущего хирурга другая школа.

«У каждого свое», — подумал Сафронов, посмотрев вслед неуклюже шагающему другу.

— Товарищи офисеры, — послышался знакомый голос НШ. — Разойдитесь по своим объектам. Сель ясна? Ну и действуйте.

Сафронов всё-таки вошёл и обратился к Царапкину:

— Машина не пойдет? Нам указки установить. Я прикинул на карте. В пяти местах необходимы указки.

— Давайте карту.

НШ сверил карту Сафронова со своей, кивнул:

— Установим.

На обратном пути к себе Сафронов обратил внимание на то, как изменилось все вокруг. Это был не тот медсанбат, что всего одни сутки назад. Это был другой батальон — подтянутый, боевой. Еще вчера люди двигались не спеша, без особого рвения, выполняли все команды и приказания скорее по привычке, чем по необходимости, жили по распорядку дня, потому что в армии нельзя без него.

А сегодня жизнь приобрела важный смысл, сегодня она торопит, подхлестывает: времени мало, завтра начнется боевая работа. И от того, как ты подготовишься к ней, зависит её успех. Сегодня во всем чувствовались деловитость, сосредоточенность, каждый понимал свою задачу в предстоящей битве — битве за жизнь бойцов.

Не нужно было подгонять санитаров, они суетились возле своих палаток. Не надо напоминать сестрам, что и как делать, они и так знали все: перебирали имущество и инструменты, перетирали, мыли...

Из операционной палатки раздавался голос Дорды:

— Зажим поменяйте. Вот этот. Плохо держит. В аптеке кто-то возмущался:

— Да что я для себя, что ли? Что вы всегда с салфетками жметесь?

И даже Колодкин — зам по МТО — подал свой голос.

— Термоса проверили? Хорошо проверьте. Сафронову не верилось, что еще сегодня ночью, всего несколько часов назад он чувствовал себя одиноко и отрешенно и ехали они будто по пустыне. Он на минуту представил черную ночь, дорогу, дождь. И теплоту земли. И теплую руку Галины Михайловны, лежащую на его плече. И тиканье часов. И голоса раненых на дороге. Все это теперь было где-то далеко, как будто в иной жизни...

— Валентин Иванович, вы что хотели?

Он не понял, как очутился возле госпитальной палатки. Галина Михайловна смотрела на Сафронова и чуть улыбалась.

— Нет, нет. Извините...

— Почему же? Мы рады вас видеть.

— Спасибо.

Он зачем-то поклонился и козырнул одновременно.