Геннадий Гончаренко - Годы испытаний. Книга 3. Разгром

— Много прибывает раненых? — спросил генерал.

— Аленцова, продолжая работать пинцетом, кивнула головой на тумбочку, где лежала толстая тетрадь регистрации.

Генерал посмотрел и не поверил: «Более трехсот человек за один день?» Он ожидал, что его о чем-то попросят, на кого-то пожалуются. Ничего подобного он не услышал. Можно было подумать, что они работали в нормальных условиях, и рядом не рвались снаряды и мины, а сами они не подвергались ни малейшей опасности.

Генерал обратил внимание на то, что у одной из ассистенток врача, у стройной санитарки, перевязана левая рука, на бинте свежие пятна крови.

— Товарищ Аленцова, — спросил он, кивнув головой в сторону девушки, — она ранена?

— Да, ранена. Она только что вынесла с поля боя нашего летчика. — Аленцова показала кивком головы в сторону. На полу лежал с перебинтованной ногой летчик — молодой старший лейтенант с восковым лицом. Его красивый черный чуб, растрепавшись, почти закрывал глаза.

— Как его фамилия?

— Можаев.

— А фамилия санинструктора?

— Федотова.

Командующий попрощался и, уходя, сказал ей:

— Если вам что-нибудь надо, товарищ Аленцова, обращайтесь прямо ко мне.

Аленцова, продолжая делать операцию, кивнула ему в ответ головой.

* * *

Генерал Чуйков вернулся в штаб армии в сумерках. И только он вошел, сразу смолк шумный штабной «базар».

Он кивком головы отвечал на приветствия знакомых и незнакомых ему подчиненных. На его лице была печать озабоченности.

Не говоря ни слова, командарм сел и тут же приказал вызвать к себе начальника санитарной службы армии.

Гуров не стал расспрашивать, давать оценку, предлагать что-либо, проявляя осведомленность, активность, свойственную недалеким людям, желающим, нередко по-медвежьи, угодить начальнику, чтобы в его глазах заслужить одобрение или похвалу. Дивизионный комиссар знал обо всем не хуже командующего, был сам «там» и не раз принимал все зависящие от него меры.

— Слыхал, Василий Иванович, новость?— проговорил Гуров. — Василевский из Ставки прилетел в штаб Юго-Восточного фронта.

Чуйков очнулся от одолевавших его мыслей, посмотрел на Гурова.

— Да, это не случайно. Видно, Ставка что-то думает предпринять, — кивнул командарм, и на лице разгладились тяжелые складки.

— Но что интересно, — сказал Гуров. — Одна деталь. В штабе фронта он был недолго и вскоре уехал в 57-ю, а затем в 51-ю армию. Наверно, там что-то неблагополучно.

Чуйков тут же развернул карту. Долго, молчаливо бродил глазами по красным и синим линиям, обозначавшим положение противника и наших войск, пожевал губами и ткнул пальцем в голубой изгиб Волги.

— Опасные места тут. Правый фланг наступающей немецкой группировки. К тому же здесь действует 4-я танковая армия. Если они форсируют Волгу, положение создастся крайне тяжелое. И не только для нас, Кузьма Акимович.

Гуров подсел к столу, тоже склонился над картой.

— Да-а-а. Настало время что-то решительное предпринимать. Удивительно. Сам своими глазами видишь, на себе все испытываешь, а порой не верится. Как только наш солдат держится? Рубеж окопчиков, кругом развалины, а за спиной полкилометра до берега и километр воды волжской.

— За землю, — скупо улыбнулся уголками рта командарм. — Умирать, он понимает, нельзя. Родина без него погибнет. А наши солдаты верят в Россию, как в мать родную.

Гуров пошевелил бровями, прокашлялся. Душила просачивающаяся гарь, ела глаза.

— Да, наступила, я бы сказал, самая суровая проверка нашей партийной работы в народе. За все годы после гражданской войны.

Гуров посмотрел на два ордена Красного Знамени на груди командарма. Он знал, что их получил генерал в гражданскую войну, когда еще девятнадцатилетним юношей командовал полком на Восточном фронте против белых армий Колчака, а затем на Польском фронте. И уверенно сказал:

— Выдержим.

— Непременно выдержим, Кузьма Акимович, — командарм сжал крупные пальцы в кулаки и положил их решительно на стол.

* * *

Несколькими днями позже после этого разговора между командармом и членом военного совета, когда уже оба забыли о нем, захваченные круговоротом боевых будней, снова тот же вездесущий Гуров рассказал, что на Сталинградский фронт прилетел из Ставки Жуков. И они пришли к единому мнению: «В Ставке думают что-то предпринять. Значит, появление Василевского на нашем фронте было далеко не случайным».

Никто в то время, кроме нескольких доверенных лиц в Ставке и членов Государственного комитета обороны, не знал о том, что еще в сентябре 1942 года зародилась дерзкая, вряд ли кому показавшаяся реальной идея о нанесении решительного удара по немецко-фашистской группировке под Сталинградом. Не все, даже участники совещания в Ставке, верили в возможность ее осуществления.

Для нашей страны то был трагический период лета и осени 1942 года, мало чем отличавшийся от потрясшего всех, еще очень живого в памяти лета 1941 года — начала Великой Отечественной войны. Как и минувшее, нынешнее лето началось разгромом войск Юго-Западного фронта под Харьковом, когда немцы, окружив несколько наших армий, ринулись через Дон к Воронежу и Сталинграду, а через Ростов — к Кавказу.

Но и в этот тяжелейший период поражений и отступлений советских войск не была подавлена воля Верховного Главнокомандования и Ставки Вооруженных Сил. И если несведущие в этом были склонны обвинять Ставку в неспособности и более страшных грехах, то, вопреки всем сомнениям, мнениям, возмущениям и радости явных и тайных врагов, она спокойно делала, конечно, не без срывов, промахов и ошибок, ту работу, которую считала необходимой, порой, казалось, в безнадежных условиях.

Г. К. Жуков и А. М. Василевский по приказу Ставки вылетели на самые «горячие» фронты — Сталинградский и Юго-Восточный, но не как высокодоверенные уполномоченные, чтобы разобраться, а что же там происходит, почему войска отступают и вот докатились до Волги. Обо всем этом Ставка была достаточно осведомлена. Она принимала соответствующие меры, направляла туда резервы, стараясь всеми силами приостановить надвигающуюся катастрофу. Оба представителя уже тогда, выехав на фронты, искали на местах те реальные возможности для выполнения зародившегося замысла — решительного контрнаступления под Сталинградом. Жуков изучал войска — свои и противника, наши плацдармы на правом берегу Дона у Серафимовича и Клетской. Василевский проводил большую работу с командующими 57-й и 51-й армиями, нацеливая их на захват у немцев выгодных нам выходов из дефиле между озерами Сарпа, Цаца и Барманцак.

Никто из командующих фронтами и армиями, с кем они вели эту подготовительную работу к контрнаступлению, не знал и не мог знать, для чего все это делается. Когда генералы Жуков и Василевский вернулись в Москву, Ставка утвердила в основном план будущего контрнаступления. Были окончательно определены основные направления ударов, силы и средства для их осуществления, выбраны районы и примерные сроки сосредоточения войск.