Геннадий Гончаренко - Годы испытаний. Книга 3. Разгром

И сейчас, сидя за столом, когда перевалило уже далеко за полночь, Кипоренко в который раз смотрел на красные и черные овалы и круги, нанесенные на карте, означавшие его стрелковые и танковые войска. Будто тем самым он пытался еще раз убедиться в том, что все они находятся на своих местах, определенных его приказом.

Все время, пока он находился здесь и изучал сведения о противнике, и особенно его танковых войсках, ему почему-то казалось, что эти танки где-то здесь, близко, перед фронтом его танковой армии, изготовившейся к прорыву. Кипоренко курил, пил холодный чай и все чаще поглядывал с беспокойством на часы, бросая изредка взгляд в окно. «Нет, не светлеет еще. Рассвет будто умышленно задерживался.

Перед утром прислал донесение Поморцев, который уехал на левый фланг армии: «Противник нервничает. Всю ночь освещает ракетами и ведет перестрелку».

Кипоренко позвонил комдиву Андросову:

— Сергей Петрович, как жизнь?

— Нормально! Все наготове. Ждем приказа.

— Ну а точнее?

— Подготовка закончена. Разведчики привели «языков». Саперы сняли мины, сделали проходы.

— Ну что «языки»?

— Они нас в гости не ждут. Угощать нечем. Сами впроголодь, с хлеба на воду перебиваются.

Кипоренко позвонил Канашову:

— Как дела? Как твои стальные кони?

— Все в порядке. Вывезли из конюшен. Ждем приказа седлать.

— Приказ будет. В галоп не пускай сразу. Оглядись получше. Запалишь коней.

— А мелкой рысцой, Иван Кузьмич, долго трусить. Сами же будете подстегивать.

— Поживем — увидим.

Над донскими степями занималось хмурое, неприветливое утро. Тишина.

— Почти как по пословице, но наоборот: бог не в помощь. Погода скверный какая, — пробурчал Геворкян, вбирая голову в плечи, подергивая зябко плечами.

У оптических приборов стояли Кипоренко, Поморцев. С нетерпением поглядывали то на часы, то вдаль. Ничего не видно. Туман плотно обложил степь. Но вот прилетевший из-за Дона ветер порывисто тряхнул, будто выбивал тугие темные подушки обозначавшихся над головою туч. И снег, шурша, закружился, падая на подмерзшую землю. Подошел представитель воздушной, армии, подполковник.

— Товарищ генерал, — обратился он к Кипоренко. — Погода-то нелетная. Авиация не пойдет.

Кошки заскребли на душе у Кипоренко. «Не все, как надо. Планировали, надеялись — и вот тебе на».

Беспокойно ведут себя и наши артиллеристы. Им тоже туман мешает. Как начинать артиллерийскую подготовку? Наугад? Была не была!

Кипоренко поглядел на часы, на суетящихся штабистов. Все в эти минуты заметно нервничают. Оно и понятно. Ответственный момент. Приближается начало такого невиданного доселе по мощности и задачам стратегического наступления. Почти год Советская Армия не наступала по-настоящему. Частные тактические успехи не в счет. А сейчас? Или мы их сомнем и уничтожим, или снова затяжная оборона, неизвестность. И вообще отодвинется на неопределенное время ответ на мучивший всех вопрос: «Когда же кончится война?».

Кипоренко подошел к командующему артиллерией:

— Чего мандражишь?

— Куда стрелять? Ни черта не видно.

— А ты что, месяц здесь и все еще приглядываешься?

— Приглядеться давно пригляделись. Но у нас, артиллеристов, закон: лучше раз поглядеть, чем десять услышать.

— Так-то оно так. Да носа не вешай! Если подготовили твои артиллеристы данные, бей, не сомневаясь,

— Удар-то будет надежный. А вот что надо добавить: куда — не видно.

— Добавки не жалеют, если есть чем добавлять.

Адъютант подбежал к Кипоренко:

— Товарищ генерал, командующий просит к телефону.

— Ну как видишь?

— Как слепой в очках. Туман. Разрешите подождать, товарищ генерал-полковник, рассеется — и начнем?

Командующий фронтом прокашлялся, отвечая медленно, но твердо, будто клал каменные, несдвигаемые глыбы:

— Начинать, как приказано. Успеха боевого вам. Ждите меня в гости. Загляну.

В дни и часы, предшествующие сталинградскому контрнаступлению, от рядового солдата до Верховного Главнокомандующего — все болели одной, томившей каждого «болезнью» — ожиданием наступления.

Представитель Ставки генерал-полковник Василевский вернулся вечером с наблюдательного пункта армии в штаб Сталинградского фронта с надеждой еще раз уточнить отдельные детали с командованием фронта, чтобы завтра снова поехать в войска и убедиться в том, что все в порядке и люди готовы выполнять то, что предписано им директивами, приказами и распоряжениями. Озябший, проголодавшийся после напряженной работы, он собрался было поесть и отдохнуть, когда его потребовали к ВЧ. Он сразу же узнал в трубке хрипловатый, неторопливый, но властный голос Сталина. Он выслушал доклад о подготовке Сталинградского фронта к наступлению и задал несколько интересующих его вопросов. Потом, помолчав, будто раздумывая, он, к удивлению Василевского, предложил ему 18 ноября прибыть срочно в Москву.

Окончив разговор, начальник Генштаба задумался. «Лететь в Москву, когда через сутки начнется контрнаступление?! Надо еще в последний раз проверить, убедиться, что все готово. Что же такое стряслось там, в Ставке? Чем вызвана такая срочность и строгая категоричность в голосе Сталина?» — в недоумении размышлял Василевский и, перебрав в памяти возможные причины, так и не мог окончательно утвердиться в какой-либо из них.

На заседании Государственного комитета обороны Василевского ознакомили с письмом генерала Б. Т. Вольского — командира 4-го механизированного корпуса, предназначенного для выполнения решающей роли в операции Сталинградского фронта.

Он писал Сталину: «По моему глубокому убеждению, запланированное наступление под Сталинградом при настоящем соотношении сил и средств, которое сложилось к началу предстоящих боевых действий, не позволяет рассчитывать на какой-либо успех и, безусловно, обречено на провал, со всеми вытекающими отсюда для нас последствиями. Я как честный партиец, зная мнение и других ответственных участников наступления, просил бы вас, товарищ Сталин, немедленно заняться этим делом, тщательно проверить реальность всех принятых по предстоящей операции решений, отложить, а затем и отменить ее».

«Так вот она, причина, которая заставила лететь сюда и срочно собрать Государственный комитет обороны».

— Вы, Александр Михайлович, докладывали, насколько я помню, с Жуковым Ставке, — сказал Сталин, — что в осуществлении плана контрнаступления никто не сомневался и никаких серьезных предложений не вносил. Как же тогда понимать письмо товарища Вольского?

Василевский, размышляя, напрягал память.

— Товарищ Сталин, — сказал он, — я крайне удивлен поведением Вольского. Я просто его, мягко говоря, не понимаю. Как он может судить о подготовке всех фронтов и армий к наступлению и решать за командующих, которые сами участвовали в разработке своих операций и прислали согласованные и утвержденные ими планы в Генеральный штаб? По-моему, товарищ Сталин, никаких оснований для отмены операции, как и пересмотра срока, нет и не может быть.