Геннадий Гончаренко - Годы испытаний. Книга 3. Разгром

Жуков сидел хмурясь, сжимая кулаки. Он порывался встать. Когда Василевский закончил доклад, он не выдержал и вскочил.

— Да как он может так легко и безответственно решать такие серьезные вопросы? Или все и Ставка шагают не в ногу, а он один… Сталин строго посмотрел на Жукова, и тот недовольный и рассерженный, сел, вытирал платком с лица выступивший пот.

— Соедините меня, пожалуйста, Александр Михайлович, сейчас с Вольским.

Он спокойно, к удивлению членов Государственного комитета обороны, говорил с ним, не повышая голоса, не упрекая, а только изредка лицо его морщилось в насмешливых складках. Закончив разговор, Сталин сказал:

— Будем считать, что письма от товарища Вольского не было. Просто произошло досадное недоразумение. Он извиняется. Обещает задачу выполнить. Переутомился товарищ. Бывают такие в жизни печальные истории. На вас, товарищ Василевский, Ставка возлагает непосредственную ответственность за проведение операций трех фронтов и координацию их действий.

Утром 19 ноября Василевский прилетел в Серафимович, где размещался штаб Юго-Западного фронта, но опоздал. Контрнаступление уже началось,

В полдень того же дня он прибыл в войска б-й танковой армии Кипоренко, которая наносила главный удар. Там он не нашел командарма, уехавшего в наступающие войска, но встретился все же с командованием фронта.

«Через пятнадцать минут начнется» — эти слова Миронова были главными в первые секунды для каждого, кто присутствовал на его наблюдательном, кто их слышал, думал, стараясь представить себе, как все это будет в действительности.

Как долго, беспредельно долго тянутся эти оставшиеся пятнадцать минут. Но никто сейчас, услышав эти слова от Миронова, не стоит сложа руки в ожидании.

Короткие распоряжения, напоминания, последние замечания летят повсюду быстрокрылыми птицами: по проводам, эфиру, в устных приказах. «Всем, всем, всем!!!» Из батальонов — в роты, из рот — взводам, из взводов — в отделения. И так до каждого солдата. Зашевелилось все, ожило в траншеях, на позициях. Бегут на места солдаты, сержанты. Слышно, как щелкают затворы винтовок, автоматов, как часы маятника, отсчитывают время загнанные в стволы патроны. У орудий и минометов тоже снуют бойцы. Молча, торопливо передают по цепочке друг другу из рук в руки снаряды, мины и складывают их бережно горкой и штабелями подле. Из траншей доносятся приглушенные команды. Командиры, как бы еще раз проверяя себя и своих подчиненных, всматривались в лица бойцов. «Не подведем», — отвечали молчаливо-уверенные, настороженные взгляды.

По телефону, радио текут непрерывно отовсюду на наблюдательные пункты доклады о готовности. Они приходят с переднего края, начиная от командира отделения, и растекаются по глубине наших позиций на десятки километров, устремляясь к командующему фронтом. Вот уже по ходам сообщения идут и идут ближе к переднему краю бойцы-санитары, фельдшеры, медицинские сестры с красными крестами на брезентовых сумках. Винтовки, автоматы то тут, то там появляются на брустверах окопов, позиций и замирают неподвижно в ожидании команды. А кругом, в заснеженной, замершей степи, по-прежнему тишина. Такая мертвая тишина, что слышно стук собственного сердца и дыхание рядом стоящего товарища. Сердца десятков тысяч наших бойцов и командиров бьются сейчас на одинаково тревожной волне, а глава слезятся от напряжения.

Крадучись, из плотных, холодных туч медленно занимается рассвет. Майор Миронов стоит рядом со своим начальником штаба. И одна мысль гнетет его: «Только бы никто, никто в эту минуту ни о чем не спрашивал, ничем не отвлекал ни зрения, ни слуха. Все полны одним желанием, у всех одна мысль — скорее увидеть как же свершится то, чего ждали столько дней недель, месяцев?»

Телефонист судорожно, до боли в руках сжимает трубку, радисты оглохли от напряжения. Они-то будут первыми счастливчиками, кто услышит эту команду: «Вперед!!!» Ждут, извелись все в ожидании заветного сигнала.

Зазуммерили телефоны, будто в воздух выпустили тысячи мышей, и они заполнили его своим писком. Это летят сотни, тысячи радиосигналов. И началось.

* * *

Из глубины, где десятки тысяч бойцов, командиров сейчас пристально всматривались в степь, высоты, овраги — туда, где проходили позиции врага, пронеслись шипение, свист, угрожающий гул, распугивающий тишину. Земля вздрогнула, как от озноба, и забилась в лихорадке, в хаотичном переплясе, огненных вспышках. В воздух ворвалась воющая, стонущая, свистящая симфония взрывов. В небе провисли полудуги огненных мостов «катюш». И насколько может охватить человеческий взгляд, землю окутал густой дым, а ввысь вздымались черные, веерообразные разрывы. Огненные языки мечутся по вражеским траншеям и окопам, будто вылизывают искалеченную землю. Она дрожит и качается, как палуба корабля в шторм, выскальзывая из-под ног. Порой казалось, что земля не выдержит этих ударов, расколется на огромные глыбы и похоронит все живое и мертвое.

Безмолвно, напряженно ожидая, смотрели на разразившийся артиллерийский ураган бойцы и командиры. Пыльно-дымное зарево занавесило горизонт, сеялось в воздухе. Дышать становилось все трудней и трудней. Мелкий песок хрустел на зубах, а в горле першило, саднило, и от кислых угарно-вонючих запахов взрывчатки подташнивало. Но вот разрывы неторопливо скучились и неуклюже поползли дальше, в глубину вражеской обороны. Противник не проявлял ни малейших признаков жизни. Всём, кто наблюдал за разбушевавшейся бурей, казалось, что противника там и не было и что такая щедрая артиллерийская подготовка вовсе ни к чему. И тут огонь, будто натолкнувшись на какую-то, преграду, снова вернулся назад, будто захотел проверить, все ли им сделано как надо, и еще с более яростной силой стал метаться по переднему краю, по позициям врага, расчищая его огненными метлами.

Рушились траншеи, окопы, с треском и грохотом разлетались брызгами щепок накатники блиндажей, укрытий, будто игрушечные, отлетали и кувыркались по земле пулеметы, минометы, орудия.

В бинокль были видны на брустверах траншей и окопов вражеские трупы, они лежали, словно свернутые, пожухлые листья. Так «бог войны» беспощадно расправился с вражеской обороной, расчистив дорогу нашей пехоте и танкам.

Но вот сплошная стена разрывов, удаляясь, ушла за высоты, и только изредка на горизонте вспыхивали ее прощальные залпы. А на брустверах наших позиций засверкали штыки, вылезли тупорылые, стволы автоматов с пузатыми дисками, и, будто выкатываясь волной из траншей, поднялась пехота и пошла, и пошла перекатами через ложбины, бугры, то пропадая в оврагах и балках, то появляясь вновь.