Оуэн Дэмпси - Белая роза, Черный лес [litres]

– Конечно. – Улыбка далась ей почти с болью.

Они вернулись в гостиную, и Беркель сел в кресло, где совсем недавно сидел Джон. Его книга «На Западном фронте без перемен» в потрепанной картонной обложке лежала на столике лицом вниз. Одной этой книги хватит, чтобы попасть на несколько дней в тюрьму.

Беркель отпил кофе и поставил чашку на столик. Франка сидела напротив и старалась не смотреть на книгу. Беркель откинулся на спинку кресла, сложил руки на животе. Фуражка лежала у него на коленях.

– Да, воспоминаний много. Мы неплохо проводили время, верно?

Франка кивнула. Ей казалось, что голова у нее примотана к телу стальной проволокой.

– Мы были такие молодые, – продолжал он. – Даже не верится. Говорят, молодые не ценят своей молодости. Я не согласен, а ты?

– Я жалею о многих решениях, которые в молодости поспешно принимала.

– Все равно не соглашусь. Конечно, молодежь часто совершает опрометчивые поступки, но, как я убедился на работе, чтобы делать глупости, не обязательно быть молодым. Каждый день вижу примеры. Недавно допрашивал человека, – отец пятерых детей! – который в пьяном виде орал, что фюрер не остановится, пока всех не угробит. Называл фюрера лжецом, негодяем и даже убийцей. Представляешь – кто-то способен такое сказать!

– Прямо не верится.

– К счастью, большинство людей выбирает правильный путь. Я получил не меньше десяти сообщений от разных свидетелей. Приятно знать, что есть так много лояльных немецких граждан. Хороших людей гораздо больше, чем паршивых овец.

Даниель отпил еще кофе и водрузил фуражку на стол.

– Один наш молодой сотрудник стал вырывать у него ногти. И тот сразу признался. Думаю, мой подчиненный желал отомстить за такие слова о фюрере. Подобные вещи мы принимаем близко к сердцу.

Франка прижала руки к бедрам, чтобы скрыть дрожь.

– Вы делаете важное дело.

– Еще какое. Только мы одни и противостоим врагам рейха. Война в нашей стране началась задолго до войны с коалицией, и мы день за днем приближаемся к победе.

Франка хотела что-нибудь сказать, но у нее онемели губы. Слова не выговаривались.

– Да… теперь мы с тобой совсем разные, верно? – спросил Даниэль.

– Думаешь?

– Думаю. Раньше мы были похожи.

Я-то смогла распознать зло и отвернуться от него, а ты его принял всей душой.

– Многие, – продолжал он, – сказали бы, что ты олицетворяешь ту скверну, которую я стараюсь искоренить. Что ты – самое большое зло в нашем обществе.

Франка изо всех сил старалась победить страх. Она полностью во власти Беркеля. Он может забрать ее отсюда, посадить в камеру – и никто даже не узнает. Захочет – вообще убьет и ни перед кем не будет отвечать. Нет над ним правосудия, нет высшей власти. Национал-социализм сделал Беркеля поистине всемогущим, и он пользуется этим, как ему заблагорассудится.

– Хотелось бы верить, что в рейхе есть место и для таких, как я. Кто однажды совершил ошибку, однако искупил ее.

– Франка, я не говорил, что тоже так о тебе думаю. – Даниэль усмехнулся. – Ты такая же глупенькая, как и раньше. Потому-то легко сбилась с пути.

– Я была растерянна. После смерти брата я плохо понимала, что хорошо, а что – нет.

– Да, слышал и про это. – Даниэль смотрел в огонь. Когда он перевел взгляд на Франку, в его глазах плясали отблески пламени. – Дело неприятное, но необходимое.

– Необходимое? – Ее истинные чувства готовы были прорваться наружу. Упоминание Фреди подлило масла в бушевавший в груди огонь. Франка с трудом сдерживала гнев.

– Разумеется. По мнению самого фюрера, гораздо милосердней прекратить страдания неизлечимо больных, умственно отсталых, сумасшедших. Следовало избавиться от ненужных едоков – они лишь отнимали хлеб у доблестных солдат, которые сражаются за будущее родины. Так диктует и простой здравый смысл, и политика расовой гигиены, которая вернет нашей стране заслуженное место среди величайших держав мира.

– Прошу меня извинить, герр Беркель. – Франка встала и ушла в ванную.

Закрыв дверь, она прислонилась к ней спиной и дала волю слезам. Нужно все выдержать! Он пришел не за ней! Франку вдруг охватил ужас: она вспомнила незнакомца в Штутгарте, предлагавшего ей сигарету. Неужели Беркель каким-то образом узнал про микропленку? И скоро придут и другие гестаповцы?

Нет, он не может знать. Он ничего не знает. Я выстою!

Франка вытерла полотенцем слезы. Посмотрела на себя в зеркало. Вскипавшая в ней ненависть затуманивала мысли.

Нужно сдерживаться.

Беркель все так же сидел в кресле и не сводил с Франки глаз.

– Герр Беркель, чем я обязана вашему визиту, да еще в такое время?

– Мы, защитники рейха, не смотрим на часы. Враги-то не дремлют. И прошу, обращайся ко мне по имени. Нас многое связывает. Мы никогда не будем чужими.

У нее по коже побежали мурашки.

– Ладно, Даниэль. Что я могу для тебя сделать?

– Это не светский визит, Франка… хотел бы я иметь время на такие вещи. Ты здесь одна?

– Конечно. Если не считать тебя, разумеется.

– И все время была одна?

– Да.

Беркель выпил еще кофе.

– А для кого искала костыли?

Франка подобралась и попыталась улыбнуться.

– Для моего друга. Он здесь пробыл несколько дней, а потом уехал. Совсем забыла упомянуть. Я иногда такая рассеянная.

– Забавно, что ты говоришь о рассеянности. Я о тебе совершенно другого мнения. Ты всегда была собранной и целеустремленной. И отнюдь не дурочка, которую легко заморочить.

Он поставил чашку на столик.

– А кто твой приятель?

– Его зовут Вернер Граф. Он из Берлина. Пилот люфтваффе.

Если Джона найдут, сработает ли его легенда? Нет, ведь он прячется в тайнике. Нельзя ничего говорить. Единственное спасение – ложь, но этот человек умеет распознавать ложь и, уж конечно, видит меня насквозь.

– Пилот люфтваффе, вот как? Удивляюсь, что один из наших отважных летчиков польстился на такую грязную потаскуху, как ты.

– Он… уехал несколько дней назад, – только и нашлась сказать Франка.

– Завлекла его своей изящной попкой? Обманула, притворилась честной немецкой женщиной, распутная тварь?

Беркель взял со столика книгу.

– О, смотрите-ка! Потаскуха читает запрещенные книги! Одного этого достаточно, чтобы тебя засадить!

– Даниэль, она здесь просто завалялась… старая книга… Прости…

Сжавшись в кресле, Франка невольно посмотрела на дверь. Она знала: бежать некуда.

– Ты меня обманывала! Как я могу верить хоть одному твоему слову?

– Я про него не упомянула, чтобы избежать неловких минут. Из-за нашего общего прошлого.

– Я – сотрудник гестапо. Думаешь, личные переживания помешают моему расследованию?

– Нет, конечно, я…

– Я мог бы сказать, что ты меня разочаровала, однако я разочарован давно, еще с тех пор, как ты отвернулась от учения фюрера и увлеклась либеральными идеями.