Збигнев Сафьян - Потом наступит тишина

На низкой полочке находились книги. Майор взял наугад одну из них, толстую, в картонном переплете. Это была совсем новая книга, даже пахла еще типографской краской, хозяин квартиры купил ее, возможно, только вчера… Затем обернулся и глянул на кровать, на которой громко храпел Ружницкий, весь день находившийся на передовой вместе с ротой Кольского.

Еще час назад Свентовец был уверен, что ночь пройдет спокойно, а теперь, судя по скупым фразам командира полка Крыцкого, понял, что отдохнуть не придется. Сколько часов удастся поспать бойцам? Впервые за минувшие пять дней люди разместились в квартирах. Они валились на кровати и на пол, завернувшись в одеяла, согревая друг друга теплом своих тел. А утром их, еще не пришедших в себя ото сна, снова бросят в бой, поведут на так беспокоящую полковника высоту. Сколько еще дней продлится война?

Свентовец подошел к столу, тяжело опустился на стул, вытянул ноги. Спать не хотелось, и он подумал, не сходить ли ему в роту Кольского, но сдвинуться с места не было сил. Майор с удовольствием поговорил бы с кем-нибудь в спокойной обстановке не о войне, а, например, об астрономии. Как же называлась та муза из области астрономии? Кажется, Урания…

Скрипнула дверь, на пороге появился Войтек — ладный парень лет двадцати, с пухленьким лицом, голубыми, постоянно удивленными глазами.

— Какая-то баба к вам, товарищ майор, — сказал Войтек.

— Что за баба? Выражайся точнее.

— Капрал, товарищ майор, кажется, санитарка.

— Впусти, — приказал Свентовец. — Подожди-ка, дай надеть сапоги. — Вздохнув, подтянул носки и с трудом просунул ноги в узкие, высокие голенища сапог. — Теперь можешь звать ее.

Девушка доложила по-уставному:

— Товарищ майор, капрал Крачиньская…

Фамилия показалась Свентовцу знакомой, но в лицо он ее не помнил. Девушка была молодой и красивой, в ладно сидевшей на ней шинели, что было редкостью даже в санитарных частях.

— Крачиньская, говоришь? Я где-то слышал о вас, — улыбнулся майор.

— Вы меня не знаете, товарищ майор, а я вас знаю — правда, понаслышке. По Боровице.

— Ну как же, помню этот городок! — обрадовался Свентовец. — Мы приезжали в Боровицу довольно часто, поскольку стояли в Черемниках. Знаете Черемники?

— Знаю, товарищ майор.

— Садитесь, пожалуйста. Значит, вы из Боровицы! Кончится война, надо будет съездить туда.

Но Крачиньская продолжала стоять у порога по стойке «смирно».

— Садитесь, пожалуйста, — повторил майор, указав рукой на стул.

Она заколебалась.

— Я, — сказала она тихо, — хотела бы заявить вам кое о чем.

Свентовец удивленно взглянул на нее — та стояла серьезная и даже суровая.

— Я хотела бы признаться… — сказала она медленно. — Товарищ майор, я укрывала дезертира. — Взглянула на него и опустила глаза.

— Что? Что? Укрывала или укрываешь дезертира?

— Нет, это было давно, товарищ майор, в октябре сорок четвертого, в Боровице.

Она сказала это спокойно, словно выучила ответ заранее. Свентовец протер глаза тыльной стороной ладони.

— В октябре… Семь месяцев назад. Может, поговорим об этом завтра?

— Прошу вас, товарищ майор, выслушать меня сейчас.

— Опять за свое! — промолвил он раздраженно. — Почему ты пришла с этим именно ко мне?

— Потому что вы начальник поручника Кольского.

— А при чем тут он?

Только сейчас майор заметил, что девушка вот-вот расплачется — рот приоткрыт, дыхание учащенное.

— Вы не помните меня, товарищ майор? Я и есть та девушка, которую разыскивал тогда Кольский в Боровице в доме моего друга Адама. Когда он вошел в комнату, то увидел там дезертира. Но тому удалось сбежать…

Майор вспомнил, но не прервал ее.

— Мы все тогда заявили, что никакого дезертира в доме не было, что Кольский все выдумал, чтобы… чтобы отомстить Адаму. Но дезертир был, и Кольский поступил правильно, велев обыскать весь дом. Адам понял, что ему ничего не остается делать, как бежать, поэтому мы, а не Кольский, несем ответственность за смерть Адама.

— Ну хорошо, — сказал Свентовец, приходя постепенно в себя. — Значит, так было дело. Ну а почему вы решили признаться в этом спустя семь месяцев? Вы давно в полку?

— После того случая, — сказала она тихо, — меня держали в КПЗ несколько недель. Допрашивали. Я клялась, что дезертира не было, что Кольский сам его выдумал, что стрелял в Адама из-за ревности… ко мне. Больше я ничего не сказала. А когда меня выпустили, вступила добровольно в Войско Польское…

— И после всего этого — добровольно?

— Так точно, товарищ майор. Поначалу не очень-то хотели меня брать, но потом взяли и определили в запасной полк. Я хотела попасть в эту дивизию. Но сделать это было не так-то легко, — вздохнула девушка. — Я разыскала знакомого офицера в штабе, который помог мне.

Майор почувствовал вдруг страшную усталость. Сколько осталось еще времени? Часа три-четыре?

— Хотела попасть именно в эту дивизию? — спросил он. — А зачем?

Она опустила глаза, видимо сообразив, что сболтнула лишнее.

— Решила, значит, разыскать Кольского? Так или нет?

Она молчала.

— И пришла ко мне, командиру батальона, спустя несколько часов после тяжелого боя, чтобы рассказать о своих старых грехах. А ты знаешь, что тебе полагается за это? Хочешь, чтобы тебя арестовали, отправили в тыл и отдали под суд?

— Не хочу в тыл!

— Ах, вот как, не хочешь. А может, ждешь, что тебе простят твою вину?

— Нет, я готова понести любое наказание.

— А если попадешь в штрафную роту? Там тоже нужны санитарки.

Подумав, она ответила:

— Мне все равно, товарищ майор, штрафная рота так штрафная рота.

— И ради этого прибежала ночью, чтобы доложить мне именно сегодня? Не к прокурору дивизии или офицеру контрразведки, а ко мне, потому что я командир Кольского…

— Если надо будет, — сказала она, — пойду куда угодно.

— Только я ничего не могу поделать. Неизвестно еще, говоришь ли ты правду, но даже если и так, то что заставило тебя вдруг действовать так поспешно? Подумай только: кому это на передовой придет вдруг в голову вспоминать о своих старых грехах? Нет, это какая-то чушь. Единственно, что я могу сделать, если хочешь, — вызвать Кольского, он тут недалеко.

— Нет! — воскликнула Крачиньская. — Не издевайтесь надо мной. Я должна была прийти сюда. Когда меня допрашивал Леоняк, я ему ничего не сказала, а теперь рассказываю сама, а вы, товарищ майор, смеетесь надо мной. Разве уже не важно, что в Боровице я укрывала дезертира? — По лицу девушки пробежала судорога. Она закрыла глаза, пытаясь взять себя в руки, и расплакалась.

— Ну перестань. — Как же успокоить этого капрала в юбке? Больше всего майора беспокоило то, что уже несколько часов стояла тишина.

— Разрешите идти, товарищ майор, — услышал он.