Збигнев Сафьян - Потом наступит тишина

Вскоре майор Свентовец доложит: «Контратака противника отбита, прошу поддержки».

— Ну вот и все, — сказал врач. — Вам повезло — если бы пуля угодила сантиметром выше, пришлось бы отправлять вас в госпиталь.

Лекш улыбнулся. Кольскому, когда тот отсылал его на перевязочный пункт, он заявил: «Скоро вернусь». «Не строй из себя героя, — пробурчал ротный, — уложат тебя на койку как миленького».

— Завтра сменим повязку, — продолжал врач. — Все же оставлю вас до завтра, еще раз посмотрю.

— Мне необходимо вернуться! — воскликнул Лекш.

— Без вас им не одолеть врага, так ведь? А вам все не терпится свернуть себе шею…

Лекш не ответил.

— Что-то не вышло у вас под Бёслицем, — пробормотал себе под нос врач, разрезая марлю. — Наплодили нам пациентов, словно Берлин брали. Ну ладно, ладно, не кипятитесь, это я так. Сам бы предпочел быть с вами, чем копаться в ваших ранах.

У врача были тщательно ухоженная бородка и пунцовые губы. Он широко улыбнулся, открыв белые зубы.

— Ну отправляйтесь, до свидания… и лучше сюда больше не попадайте.

Когда Лекш выходил из госпиталя, к нему подбежала Ева Крачиньская.

— Подождите немного, пожалуйста, товарищ хорунжий, я сейчас приду, хочу переговорить с вами.

Лекш присел на лавочку. Госпиталь размещался за околицей небольшой деревушки, отсюда был виден лес, такой зеленый и мирный, словно за ним не было ни Бёслица, ни поля, ни сожженных немецких танков. «Сейчас же напишу донесение о Маченге, — подумал Лекш. — Все же мне повезло, что не попало в правую руку». Он чувствовал усталость, мысли лениво шевелились в голове, рана беспокоила, хорунжему казалось, что от нее пышет жаром, распространяющимся по всему телу. «Надо бы, — размышлял он, — сказать этой Крачиньской — к слову, симпатичная деваха! — что здесь как в математике: чем проще решение, тем лучше. Во всем должен быть порядок. И на войне его надо соблюдать. Они… думают, что им дано особое право. Удобная позиция: Фурану дозволено гнать людей прямо на немецкий пулемет, а Кольский его за это даже не пожурил. Сам же по ночам бесцельно блуждает, вместо того чтобы идти к своей девушке, которая специально из-за него сюда притащилась».

Солнечный луч ослепил его, он даже не заметил, как Ева села рядом.

— Как вы себя чувствуете? Может, хотите курить? А может, принести что-нибудь поесть?

Он взял сигарету.

— Как там сейчас, на передовой, поспокойнее? — спросила она.

— Спокойнее, — ответил Лекш. — С Кольским полный порядок, — добавил он немного спустя.

— Да я не про него спрашиваю. Знаю, что вам пришлось тяжело. Нам здесь, на перевязочном пункте, многое известно. Вы видите, как бойцы идут в атаку, а я порой вижу, как они плачут. А сегодня их здесь очень много…

— Мы рвались к Бёслицу, но не вышло. Будем пробовать еще раз. Это — мерзкое место, впрочем, все места, где надо наступать, мерзкие.

— Еще сегодня?

— Наверное. — Он посмотрел на часы.

— Почему вы так спешите и не хотите остаться здесь? Скажите мне: вы все такие? Вы никогда не думали: а может, обойдутся без меня?

— Не знаю, — буркнул Лекш. — Я об этом не задумывался.

Он внимательно посмотрел на девушку; видел ее профиль: мягкие, правильные черты лица, волосы, слегка прикрывающие лоб. Заметил в ее лице что-то знакомое; наверное, темные волосы, такие же, как у Стеллы. Нет, не следует вспоминать Стеллу…

— Почему вы так смотрите на меня и не отвечаете? Не потому ли, что со вчерашнего дня вы все обо мне знаете? Я чувствую себя так, словно меня выставили напоказ как объект, достойный особого внимания, так ведь?

— Напрасно иронизируете. Вы просто очень красивы. — Лекш почувствовал, как краснеет и не в состоянии избежать этого. Он снял очки, наклонился и стал старательно протирать стекла мягкой тряпочкой.

— Хорошо-хорошо! Спасибо за комплимент. На отсутствие их не могу жаловаться. Вообще-то, не сердитесь на меня. К вам проникаешься доверием: наверное, поэтому я вам все и рассказала. — Она улыбнулась: — Я никогда не предполагала, что первым заслуживающим доверия человеком в полку будет офицер-политработник.

— И такое случается, — сухо заявил Лекш. Он чувствовал, как начинает злиться на девушку. Кем он для нее является: объектом, достойным доверия?! Может, ему радоваться по этому поводу? Он должен выслушивать, поддакивать, играть роль сочувствующего! — Я думал, что вы обратились ко мне именно как к офицеру-политработнику и другу Кольского.

— Да, конечно, и так, но я ведь рассказала вам больше, чем собиралась. — Она казалась несколько обескураженной. — Я была вчера у Свентовца, — добавила после паузы. — У вас очень приятный командир батальона.

— И что же сказал вам майор Свентовец?

Она пожала плечами:

— Ничего не сказал. Отнесся ко мне как к ненормальной. Угостил коньяком и пытался превратить все в шутку. Забавно, да? Поймите, что здесь никто не хочет серьезно относиться к тому, что было смертельно серьезно еще несколько месяцев назад. Сейчас люди чувствуют себя свободными от решения такого рода вопросов. И у них это хорошо получается. Смотрят на меня как на пришельца с того света. Разбираться? Наказывать? Чего же ты, черт побери, хочешь, девушка, подожди, возвращайся на свое место! — Она внимательно поглядела на Лекша. Хорунжий снова протирал очки, не поднимая глаз. — Может, я должна его забыть? Знаю, что должна, но не могу, и вы единственный человек, которому я об этом говорю.

Лекш убрал очки в футляр и наконец поглядел на нее близоруким взглядом.

— Вы достойны наказания, — сказал он. — Война, фронт тут ни при чем. Конечно, порой случается, что люди позволяют себе, ну, забыть свои обязательства… Но так поступать негоже…

— Так вы понимаете меня и согласны со мной?

— Согласен? Э-э, дорогуша… — Лекш покраснел, хотел достать сигарету из кармана, пошевелил левой рукой и зашипел от боли.

— Осторожно! Сейчас вам дам сигарету. И огонь тоже.

— Я говорю, — продолжал он, — не о вашей правоте, не о вашей искренности. Прошу вас понять, и я должен был сказать вам об этом еще вчера, что меня интересуют не мотивы, а факты. Я всегда был таким. Вы и Кольский — один вопрос. Не думаю, что Эдвард повел себя безупречно по отношению к вам. Наоборот, считаю, что он поступил с вами… ну, нехорошо. И я пытался ему объяснить это.

— Вы говорили с ним обо мне?!

— Да, говорил. Я посчитал это своим долгом.

— Я вас об этом не просила.

— Знаю. — Какие же глаза у этой девушки! Глядит на него теперь почти с ненавистью. Ладно. Он скажет ей все. — Теперь второй вопрос. Скажу искренне: разобраться в нем мне слишком сложно, может, потому что я наивен, прошу меня извинить. Но я убежден: раз совершен проступок, должно последовать наказание, оправдания не в счет.