Игорь Подколзин - Обвиняется в измене?..

— Думаю, товарищ Сталин, что заговора нет! Полагаю необходимым срочно провести новую доскональную проверку данных.

Опустив руку с трубкой, Сталин отвернулся, встопорщив усы в кривой, пренебрежительной усмешке.

— Хотите со своими перестраховками и проверками вернуть нас к положению осени сорок первого года? — снова перейдя в атаку, вздернул голову Каганович. — Что еще проверять? Я не понимаю, что? Лаврентий Павлович все нам прекрасно объяснил. Ведь немцы устроили после побега этого лейтенанта грандиозные облавы. Начальника тюрьмы отправили на восточный фронт! Они обеспокоены возможной утечкой информации. И заграница сообщала… К нам попали сведения, подтверждающие факт измены, а ваш генерал уже был осужден. Или, осмелитесь утверждать, что его оболгали, зря арестовали перед войной? Молчите?!

— Он желает поскорее сделать нам нового Власова, — бросил Берия, обращаясь к Сталину, безошибочно почувствовав, что тот еще не принял окончательного решения, не занес подозреваемого генерала в мысленный список личных врагов, подлежащих немедленному уничтожению.

Лаврентий Павлович понял: сейчас надо давить, убеждать, чтобы купировать порожденную проклятым Ермаковым нерешительность. Зачем он только притащил сюда этого чистоплюя?! Хотел, видите ли, чтобы говорил человек признанной честности, ни разу не оступившийся? Тогда его слова — а они зачастую так много значат для товарища Сталина — приобретут еще больший вес, лягут тяжкими гирями на чашу весов, должных склониться в пользу наркома. Надо найти и свои слова, — ведь находил же он их раньше для вождя, чутко оценивающего все произнесенное и написанное еще со времен обучения в духовной семинарии.

Алексей Емельянович стоял ни жив ни мертв: удар Берии, напомнившего Сталину о Власове, был страшен. Все может оказаться напрасным — риск, убежденность в собственной правоте, заранее заготовленный и положенный в папку рапорт, который он намеревался лично подать в руки Верховного, если не дадут слова. Выйдя из кабинета, генерал мог сразу же оказаться под арестом, но он знал, на что идет, решив выполнить долг до конца, как выполняли его многие военные прокуроры и чекисты, отказавшиеся санкционировать аресты и участвовать в них в середине тридцатых годов. Существует еще и честь чекиста!

Власов… Работая советником у Чан-Кайши, он помог тому собрать компрометирующие материалы на соперников, за что получил благодарность и орден Золотого Дракона. После этого Власова исключили из партии товарищи по группе советников, но далеко от Китая, в столице нашлись доброхоты и спешно замяли кляузное дело.

По возвращении на Родину из Китая Власов был направлен инспектировать 99-ю пограничную дивизию и, к своему удивлению, обнаружил, что она прекрасно подготовлена. Мучительные раздумья, как поступить, закончились тем, что он подал по команде рапорт на командира дивизии, прямо обвинив его в слепом копировании тактики германских вооруженных сил. Комдива вскоре взяли под арест, а проверяющий сумел занять его место и, по прошествии некоторого времени, пригласил в свою дивизию заместителя наркома обороны маршала Тимошенко, продемонстрировав ему все, сделанное прежним командиром. Тимошенко остался весьма доволен, а Власов получил звание генерал-майора и орден Красного Знамени.

Новоиспеченного генерал-майора пригласили в Генштаб к К. А. Мерецкову для доклада и назначили командиром вооруженного новыми танками четвертого мехкорпуса.

Когда началась война, Власов жутко опозорился под Львовом. Растянувшаяся более чем на полтора десятка километров колонна мехкорпуса, следовавшего в походных порядках, была перехвачена немцами, и командир, отдав приказ уйти с шоссе, утопил технику в болотах. Но все те же доброхоты вновь спасли его, выгодно преподнеся Верховному то, что генерал вывел из окружения бойцов. Последовала благодарность и новое высокое назначение в Киевский военный округ командующим 37-й армией.

Как раз в то время случилась серьезная размолвка между Сталиным, требовавшим во что бы то ни стало удержать Киев, и Жуковым, убеждавшим Верховного немедленно спасать фронты за Днепром.

«Странно переплетаются людские судьбы, — подумал Ермаков. — В двадцать седьмом году Жуков служил командиром полка в седьмой Самарской кавалерийской дивизии имени Английского пролетариата, а командовал ею генерал Рокоссовский, над которым сейчас нависло страшное обвинение в измене. Жуков теперь заместитель Верховного, а его бывший командир, которому не дано было, как Георгию Константиновичу, спасти себя от ареста победой на Халхин-Голе, командует одним из фронтов…»

Власов торжественно пообещал Сталину удержать Киев и сидел в укрепрайоне до тех пор, пока он не оказался в глубоком тылу немцев. Самого командующего бойцы несли больным пятьсот километров и вышли к своим только у Курска.

Чекисты сразу же серьезно заинтересовались подробностями этого беспримерного марша и выяснили, что Власова выводил из окружения не кто иной, как его адъютант — бывший лейтенант германского генерального штаба Ренк!

Об этом доложили Н. С. Хрущеву, а тот в свою очередь товарищу Сталину. Вождь не поверил! А не поверив, назначил Власова, помня его личную преданность, командующим 20-й армией, зимой сорок первого освободившей подмосковный Солнечногорск. О Власове стали писать газеты, он в ответ всюду славил вождя — товарища Сталина, что отметили даже видавшие виды французские журналисты…

В начале марта сорок второго года, рослый, широконосый, очкастый Власов прибыл вместе с маршалом Ворошиловым и командующим Военно-Воздушными Силами страны Новиковым на Волховский фронт, заняв должность заместителя командующего фронтом Мерецкова.

«Товарищ Сталин вновь оказал мне свое доверие…» — к месту и не к месту повторял Власов, получивший за освобождение Солнечногорска звание генерал-лейтенант и второй орден Красного Знамени. Мечтая занять место Мерецкова, он хотел успешно развить наступление на Любань, чтобы одним ударом освободить Мясной Бор и Красную Горку.

Однако погубив 2-ю ударную армию и не добившись успеха, Власов сдался немцам, предал, сбежал к ним и слезливо рассказывал фашистскому генералу Линдеману о своем отце, церковном старосте села Ломакино на Волге — кулаке и эсере…

Да, напоминание о Власове — страшный удар, и, упрямо наклонив голову, Ермаков четко повторил:

— Нельзя обвинять командующего фронтом в измене, не проведя доскональной проверки.

Сталин бросил на него через плечо острый, испытующий взгляд.

— Сколько вы еще намерены проверять? — буркнул он, окутываясь облаком дыма. — Или чекисты полагают, что немцы подождут результатов проверки и перестанут атаковать?