Игорь Подколзин - Обвиняется в измене?..

— Генерал выдвинулся во времена интернационализма, — пояснил Бютцов. — Дзержинский тоже был поляк, из имения Дзержинова, расположенного примерно в полутора сотнях километров от Минска. Бывший глава русской контрразведки Артузов — сын швейцарского сыродела. А наш генерал — сын польского железнодорожника. Его заставили сменить отчество и назваться Константином Константиновичем, якобы для того, чтобы проще стало обращаться подчиненным. А талант? Наверное… И все же, перед войной его арестовали. Тем сильнее будет теперь недоверие к нему Сталина и его ближайшего окружения. Но почему вам жаль русского генерала?

Бергер налил себе кофе, поднес чашку к губам и сделал маленький глоток, смакуя ароматный напиток. Добавил сахара, снова попробовал и, удовлетворенно кивнув, ответил:

— Я приближаюсь к старости, дорогой Конрад. В этом возрасте остается только два самых сильных врага: крепкое вино и молодые женщины. Вот так! Выдвигаясь в момент национальной терпимости у Сталина, наш подопечный генерал вряд ли думал о том, что дозволенное и даже поощряемое сегодня завтра может стать преступлением. Где сейчас Артузов, где руководитель венгерской революции Бела Кун, где Уборевич, Тухачевский, Якир, Путна? Где другие? Они тоже были талантливы, и мне просто по-человечески их жаль, как поверженного противника. Все они расстреляны. Видимо, подобная судьба ждет и нашего генерала, и, вполне возможно, не только его одного. Сами русские для меня давно стали просто противником, я не испытываю к ним ненависти, я ненавижу их идеи! И если эти идеи исповедует кто угодно, будь он даже малайцем или папуасом, он тоже неминуемо станет моим противником, которого надо безжалостно уничтожить. Речь идет о судьбах цивилизации, а на земле нет места коммунизму и национал-социализму вместе. Должно остаться что-то одно и безраздельно править миром. Если мы проиграем сейчас, то надо начать снова.

Он замолчал, прихлебывая кофе. «Идеи помогают, — размышлял Бергер, — но всходить за них на костер, как Джордано Бруно, просто глупо. Лучше, как Галилей — отказаться и снова за свое, придав лицу благообразнопостное выражение раскаявшегося грешника, глубоко внутрь запрятавшего свои убеждения. Стоит ли сейчас говорить об этом? Зачем? Конрад и сам многое понимает, слава господу, не первый день в службе безопасности и не надо ему слюнявых сказочек. Тем более, здесь нет чужих ушей, для которых стоит притворно сокрушаться о потере ценного агента среди красных генералов. Бютцов сам разрабатывал операцию «Севильский цирюльник», взяв за основу уже испытанный ранее ход и знаменитую арию Дона Базилио о клевете. Как там — «ветерочком, чуть порхая»? В данном случае, посеяли не ветерочек…»

— Готовьте бумаги, — рассматривая, как гадалка, оставшуюся на дне чашки кофейную гущу, приказал Бергер. — Подробный доклад о завершении первой фазы операции. В момент усиленной подготовки к битве под Курском и Орлом служба безопасности рейха внесла свой вклад в грядущую победу. Примерно так. И будем готовиться ко второй фазе. Полагаю, ответный ход не заставит себя ждать.

— Мы готовы, — поняв его, засмеялся Конрад. — Что еще сообщил группенфюрер? Есть новости?

С сожалением отставив чашку, — заманчиво было бы узнать будущее, гадая на кофейной гуще, но не дано, — обер-фюрер желчно усмехнулся:

— Новости? Болтал без умолку. У него было хорошее настроение, а может, просто сбивал с толку болванов, подслушивающих на линии.

Конрад насмешливо присвистнул.

— Зря свистите, — брезгливо оттопырил губу Бергер. — Я хотел улететь на несколько дней в Сопот, немного отдохнуть, но он отказал. Поэтому готовьте бумаги для Берлина, Конрад. Все неспроста.

В Сопоте Бютцов бывал: в тридцать девятом там располагался в «Гранд-отеле» полевой штаб фюрера, а потом Геринг устроил в этом здании офицерское казино для летчиков. Зачем Бергер хотел отправиться именно в Сопот? Не для того ли, чтобы встретиться с человеком, служащим ему почтовым ящиком, неким живым конвертом для вложения писем, должных попасть за границы рейха в нейтральные страны, и продолжить оттуда путь за океан? Спрашивать бесполезно — старый лис все одно ничего не скажет, а только насторожится. К чему его настораживать — связь с другим берегом океана интересна им обоим, и не стоит проявлять ненужней торопливости и презираемого обер-фюрером любопытства.

Еще кофе? — предложил Бютцов, думая, ка «скорее закончить здесь все дела и получить перевод куда-нибудь во Францию или даже в Италию, пусть там и назревают неприятные события. Дрова в камине почти прогорели, дождь зарядил с новой силой, кончается завтрак, и впереди день, полный хлопот.

— Не надо, — отодвинул чашку Бергер. На пальце тускло блеснуло подаренное рейхсфюрером Гиммлером платиновое кольцо с мертвой головой. — Готовьте бумаги и потом принесете их мне. Наш перебежчик на той стороне, и он не молчит. Бедный генерал…

— Я полагаю, надо подготовить «Фройлян»? — вставая, поинтересовался Конрад.

— Она разве еще не готова?

— Я имею в виду к началу действий… — чуть склонив голову, уточнил штурмбанфюрер.

— Да, пожалуй, — пригладив ладонью волосы, согласился обер-фюрер. — Вызовите ко мне начальника СС и полиции. Надо обговорить некоторые детали легализации «Фройлян», и займитесь бумагами. Остальные люди на местах?

— Да, патрон, — безошибочно почувствовав, как его учитель повеселел, шутливо поклонился Бютцов.

— Ладно, — слегка потрепал его по плечу обер-фюрер, — не сердись на старика, бывает и поворчу. Иди работай, у нас много дел, а жизнь коротка, мой мальчик.

Выходя, Конрад подумал, что раньше он не замечал за учителем склонности к признанию себя стариком, — у него дети чуть ли не младенческого возраста и самому ему едва за пятьдесят. Очередная превентивная акция — представить себя в глазах окружающих стареющим и немощным человеком? Зачем? Он ничего не делает зря. Хочет заранее списать на старческое слабоумие возможные провалы? Никто не поверит. Задумал вырваться со службы под предлогом пошатнувшегося здоровья? Чушь, он никогда не захочет расстаться с мундиром, дающим ему и власть, и гигантские возможности. Зачем тогда?

И, уже взявшись за ручку двери кабинета обер-фюрера, Бютцов вдруг понял: попытки поехать в Сопот, жалобы на здоровье, ночные разговоры с Этнером — все для того, чтобы получить отпуск для лечения, возможно с выездом в нейтральную страну. Старик не чудит — он методично делает свое дело. Вернее, их общее дело переориентации на Запад… Обер-фюрер тонкий, расчетливый игрок, и он продолжает играть даже здесь, перед своим учеником, желая перестраховаться. Что же, придется пойти навстречу и подыграть.