Станислав Китайский - Поле сражения

Пришлось этому революционеру снова пойти на большую дорогу. Грабит, конечно, богатых, поэтому почитается красным. На наши гарнизоны нападать не решается, а сельских милиционеров человек пять убил. Расстрелял нескольких офицеров, отбившихся от карательных отрядов, скорей всего, чтобы прослыть народным заступником. А когда большевистский подпольный комитет потребовал от него решительных действий, он сразу подался в дальние уезды. Вот, познакомьтесь с донесением нашего агента, – Рогов протянул Машарину измятый листок.

– Этот тип безумной личной храбрости, – сказал Рогов, – Политика его интересует меньше всего. Но ликлидировать его банду необходимо побыстрее: дурной пример.

Однако ликвидировать Гогитидзе оказалось не так-то просто.

Генерал Розанов посылал на поимку «шайки» целые роты и даже батальоны, но воевать им было не с кем: Гогитидзе как сквозь землю проваливался. Он мог месяцами не давать о себе знать, а потом вдруг устроить шумный фейерверк с пожаром и ракетами чуть ли не в центре Иркутска и снова уйти невредимым. Донесения о его налётах приходили то из Черемхова, то из Балаганска, то с Байкала.

С образованием партизанских фронтов на западе, а потом и на севере губернии Гогитидзе активизировал деятельность, однако встречи с партизанским командованием не искал. И вот теперь он объявился неподалеку и требовал разговора.

Александр Дмитриевич поднял шипящую трубку.

Где-то на другом конце провода кашлянул молодой высокий голос:

– Приленск? С кем гавару? Машарин? Гогитидзе гаварит. Знаешь Гогитидзе? Цэ?.. Гогитидзе все знают. Гогитидзе сам Каландаришвили знает!.. Панымаэш?!

– Чем могу быть полезен? – сухо спросил Машарин.

– Мне? Полезен? – удивилась трубка. – Ничем, да-рагой! Я суда калчаков бить прибыл, а тут бить некого. Без миня управился. Маладэц! Паздравляю! Тепер куда пайдош, чтоб по следам нэ бэгать?

– Разговор это не телефонный. Вы далеко от Приленска?

– Почему далеко? Очень нэ далеко! Завешь в гости?

– Зову, – сказал Машарин, – только не в гости, а по делу. Посоветуемся.

– Харашо, дарагой. Через час буду.

В аппарате щелкнуло – связь оборвалась.

Машарин положил трубку и улыбчиво посмотрел на застывшую у стола Нюрку.

– Как живете, Аня?

Нюрка подернула плечом, повела бровью.

– Посыльная я у Веньямина Ивановича. Бегашь цельный день. Надоело.

– Это почему же – надоело! – со взрослым превосходством спросил Машарин. – Служба есть служба.

– Я к вам в отряд хочу, – сказала Нюрка.

– В отряд? В отряд тебе нельзя. У нас поварят пожилые женщины и то бежать хотят. Солдаты народ всякий, Аня.

– Все равно пойду, – сказала Нюрка. – Я ишшо за тятю не рассчиталась. Да и за себя надобно.

Машарин удивился жесткости и непреклонности её голоса, как будто только заметил, что перед ним не ребёнок, а серьёзный человек, умеющий постоять за себя.

– Мы ещё поговорим об этом, – пообещал он и пошел к заседавшим.

«Поеду! – сказала себе Нюрка, когда дверь за ним захлопнулась. – Хоть чё тут – поеду!» – и погладила телефонную трубку, согретую его рукой.

Когда Машарин вошел в залу, Горлов уже отчитался и говорил Ульянников о постоянной политической работе в каждом отряде, с каждым солдатом, а тем более с мужиком, впервые взявшим винтовку.

– Продолжайте, продолжайте, – сказал Машарин, замолчавшему при его появлении комиссару и, усаживаясь рядом с Горловым, шепнул ему, что Гогитидзе сейчас прибудет.

Горлов закусил губу, кивнул.

Предупрежденные часовые пропустили отряд Гогитидзе без пароля.

Отряд был небольшой, в две сотни сабель. Но бойцы как на подбор рослые, тепло одетые, на сытых одномастных конях, с печатью вольницы в осанках и взглядах, небрежно бросаемых на партизан и женщин, попадавшихся на пути.

Впереди ехал живописно-бородатый командир, покрытый дохой, как буркой, под которой виднелись жёлтые на чёрном ремни и поблескивал серебряный эфес георгиевской сабли. Сидел он в седле с той небрежной изящностью, которая отличает врожденного кавалериста от остальных смертных.

Еще не было сказано ни слова, а стало понятно, что бойцы в нем души не чают и каждый готов в лепешку разбиться, но выполнить любое его желание, любой приказ.

Возле ревкома, не доехав шагов пятнадцати до крыльца, Гогитидзе остановил вороного, картинно, дугой выгнувшего шею, и молча ждал, когда высланные для встречи Горлов, Ульянников и молоденький командир роты подойдут и поприветствуют его.

– Зачем козыряешь? – не дал он говорить Горлову. – Я не царский генэрал… Ты командыр?

– Командир ждет тебя, – зло сказал Горлов.

Гогитидзе тронул ногтем большого пальца заиндевелый ус, лихо цыкнул от зубов языком и, не слезая с коня, поехал к крыльцу. Отряд четко отмерил за ним те же пятнадцать шагов, оттеснив и перегородив дорогу встречавшим.

– На эффект бьёт, – как будто даже с удовольствием сказал ротный.

Горлов промолчал, но, несмотря на проглоченную обиду, Гогитидзе ему понравился.

В зале, где недавно закончился военный совет, при звуке твёрдых шагов установилась неловкая тишина.

Не разглядывая присутствовавших, Гогитидзе по-хозяйски разделся, взбил растопыренными пальцами длинную седеющую гриву и такую же длинную и пышную бороду, поправил ремни, по-юношески стройный, прошёл к столу, оперся обеими руками на его край и только тогда, не поворачивая головы, обвел сидевших диковатым взглядом красивых, чуть навыкате, глаз.

– Зачем прыглашал? – спросил он Машарина, сразу определив, что именно тот здесь командир.

– Нам надо договориться о совместных действиях, – сказал Машарин, не поднимаясь с места и без тени улыбки глядя в лицо самоуверенного гостя. – Садитесь.

– Зачэм совмэстных? – спросил, будто и не слышал приглашения Гогитидзе. – Нэ надо совмэстных. Ты сам, я сам. Твой отряд балшой. Мой отряд нэбалшой. Кто будет лучэ ваевать, пасматреть будэм.

– Проходите, товарищи, садитесь, – пригласил Машарин вошедших Ульянникова и Горлова. – Тут вот наш гость не соглашается на совместные действия, предлагает игру в «хуже-лучше». А мы играть не собираемся, товарищ Гогитидзе. Мы ведём трудную борьбу за восстановление советской власти.

– Миня это нэ интэрэсует, – сказал Гогитидзе, не отводя взгляда от лица Машарина. – Власть – дэло народа. А Гогитидзе будэт бить Колчака. Сам будэт бить!

– Боишься, значит, самостоятелност потерайт? – зло спросил Стунджайтис, а вышло, что он, тоже ломая язык, поддразнивает гостя, и командиры дружно улыбнулись.

Гогитидзе свысока глянул на латыша, словно хотел резко оборвать, но, увидев его сияющую седину, смягчился:

– Зачэм тэрять? Победыл – сам победыл! Гогитидзе победыл! Нэ победыл – в следующий раз победым! Поражений нэ прызнаем!