Василий Соколов - Крушение

— Не так чтоб… Мы их к этому понудили, — ответил сержант–конвоир.

— Как понудили? — не понял Жуков.

— А так… Волочилась ихняя армия аж с Трансильванских гор… Думали — ложиться за счет русских. Ан не вышло. Кишка тонка… И как почуяли дело худое — поперли к нам…

— Значит, настроены не воевать?

— Эти — да, — кивнул сержант на пленных. — А другие — кто ж их знает, чем они дышат. Вот он точнее доложит. Эй, Митря, — обратился сержант к румыну со скрипкой, — как ваша армияне хочет ли целиком сдаться?

— Больно много перехватил. Пусть лучше скажет о настроении солдат, оставшихся там, — заметил Жуков.

Румына–скрипача не нужно было, как иных пленных, тянуть за язык. Он заговорил охотно, заверяя именем короля и святой Марии, что Румыния не хотела вступать в войну с Россией, что румынская армия не сама пошла воевать, ее заставил Гитлер, и что, наконец, настроение у румынского солдата хуже, чем у слепого.

— Почему хуже, чем у слепого? — не удержался Шмелев.

— Слепого водит… Как по–вашему… Глаза, глаза имеет?

— Поводырь.

Румын закивал.

— У нас нет умный поводырь, — сказал он.

— У вас был бесноватый поводырь — Гитлер, — усмешливо заметил Шмелев.

— Гитлер — капут! — чуть ли не в один голос провозгласили пленные.

— Как же поступить с вашей армией, что на это скажете? — спросил Жуков и, видя по лицу, что румын не понял вопроса, добавил:

— Ну, как вам проще… Что надо делать с румынскими войсками, которые залезли слишком далеко и как оккупанты? Погнать назад? Уничтожить? Или?..

Румын–скрипач, трудно подбирая слова, порой даже по–немецки, говорил:

— Не–не уничтожать… Недобро… Пук–пук. Цурюк… Туда назад, Букурешти, — махнул он рукою на запад.

— Нет, так не пойдет, — Возразил ему Жуков. — Вашу армию нужно проучить, а правителей наказать, чтобы разбоем не занимались.

— Я у него пытал, как с ними поступать, — заговорил вместо румына сержант–конвоир. — И понял так: подтолкнуть нужно, и румынский фронт затрещит…

Жуков помолчал раздумчиво. И также раздумчиво, но в душе чему–то довольный — это видно было по его смеющимся глазам — отошел. Вслед ему румын начал пиликать на скрипке.

Допоздна пробыли в полках левобережья. С кем бы ни встречались, со всеми Жуков был предусмотрительно вежлив, да и сама форма защитного цвета комбинезон без знаков различия — сглаживала его строгость. Он никого не ругал, говорил мало, больше расспрашивал, причем требовал стойко держать оборону, и лишь мимоходом обронил в присутствии старших офицеров, чтобы «настрой в обороне имел ярко выраженный наступательный дух».

Уезжал так же внезапно, как и появлялся, решительно шагая к машине. В этот момент Шмелев глядел ему вслед, не зная, идти за ним или нет, пока сам генерал армии не пригласил его. Садиться.

— Поняли они что–нибудь? — доверительно спрашивал Жуков.

— Поняли, — кивал Шмелев.

— Неужели? — глаза генерала армии расширились от удивления, — Но я же им ни слова не говорил лишнего.

Шмелев отвечал запросто:

— Когда такой крупный начальник, как представитёль Ставки, навещает, они и без слов понимают, что нужно ждать бурю.

— Ишь ты, шишка значит… И ты понял так?

— Разумеется. Сама объективная необходимость требует ответных ударов. И как можно скорее, иначе можно упустить момент.

Примолкнув, Жуков раздумывал о чем–то своем. Потом спрашивал о боеготовности дивизии, получает ли она танки и как скоро будет готова вести боевые действия. Отвечал ему Шмелев неохотно, с какой–то потаенной обидой:

— Дивизия пополнилась, и танки с Урала пришли. Впору бы двигать, но…

— Что но? — - сердись, спросил Жуков, — И вообще, мне не понятно ваше кислое настроение.

— Причина тому есть, — упавшим голосом ответил Шмелев. Помедлил, до хруста ломая пальцы, и сознался, наконец, принужденно, что им, Шмелевым, занимается кое–кто…

— Кто? — все так же сердито спросил Жуков, и, когда Шмелев рассказал ему, в чем дело, он добавил: — Они что, разве на пятке у тебя зловредную мозоль нашли?

Шутка генерала армии не забавила Шмелева, и он ответил угрюмо:

— Чего–то пронюхали… Опять придется расплачиваться. Судьба… — Голос его был невнятный, будто пришибленный.

На Жукова это не произвело впечатления. Во всяком случае, не заронило и тени отчужденности.

— Вот что, завтра в 12.00 прибудьте ко мне. Будем вместе разбираться, — сказал он. Завез Шмелева в дивизию, попрощался и уехал.

Поздно вечером Жуков. вернулся к себе в деревню и не успел еще стряхнуть дорожную пыль, как дежуривший у телефонов офицер доложил, что генерал Василевский просил сообщить о его прибытии сразу же, на что Жуков ответил с грубоватой небрежностью, что и ломовая лошадь требует овса и отдыха, а человек подавно нуждается хотя бы в часе покоя, и начал мыть лицо и шею холодной водою из ведра, поднесенного адъютантом, потом сел за стол, так как заждавшийся повар уже подал разогретый обед, и похвалился при этом, что свежего судака, которого так любит генерал армии, отныне он будет готовить утром, в обед и вечером и в любых вариантах.

— Раздобыл? Ловкий ты доставала, — вытирая лицо полотенцем, проговорил Жуков.

— Умеем, — не оправдываясь, сказал повар. — Малость устарела пословица: без труда не вынешь и рыбку из пруда. Поуле каждой бомбежки не приходится вынимать, сама всплывает.

— Трудятся немцы, да еще и на нас, — усмехнулся Жуков. Добавил. строго: — Рыбы много поглушат, браконьеры отпетые. Гнать их нужно!

— В ваших силах, — подзадорил повар.

Жуков промолчал, сел за стол и начал есть зажаренного на сковороде судака. Коньяк из только что откупоренной бутылки он лишь попробовал, выпив одну стопку врастяжку. Зато ел много, потом, чувствуя, как с устали начало клонить ко сну, прилег на топчан. Глаза от нахлынувшей дремы сами собой смыкались, но, как бывает иногда, напряжение нервов и сбивчивые мысли перебили сон. Георгий Константинович помимо воли встал, чувствуя себя расслабленным. Медленно оделся. Медленно вышел.

Вот и редкая, изгородь, за которой в глубине, среди блеклой и опадающей зелени деревьев, стояла изба. Василевский был дома, уединясь один в комнате с занавешенными окнами, он елозил по полу, на котором холстом была расстелена огромная карта. Не обратил внимания на вошедшего, и только когда услышал грубоватый голос, приподнял голову: поперек во рту у него торчал большущий карандаш, с одной стороны — синий, с другой — красный.

— Заждался тебя, Георгий Константинович. Думал гонцов слать. Ты погляди, какая петрушка получается, сказав, Василевский опять уткнулся в карту.

Присел на корточки и Жуков.

— Если немцы убедятся, что до зимы не возьмут город, то попытаются осесть в обороне, — озабоченно проговорил Василевский.