Василий Соколов - Крушение

— Они в этом уже убедились. На своей шкуре испытали, — заметил Жуков. — Ослабление нажима на Сталинград — это не что иное, как признак их бессилия. В предчувствии зимы они, конечно, изменят тактику и оперативное размещение резервов.

— В предчувствии зимы… В предчувствии зимы… повторял раздумчиво Василевский. — Что же они будут делать? — Грузный и широкоплечий, генерал–полковник тяжело поднялся. Встал и Жуков. Оба помолчали, думая о том, как бы скорее предпринять сильный удар, чтобы не дать немцам очухаться еще до зимы.

— Давай, Александр Михайлович, разыграем вариант, — предложил Жуков. — Предположим, ты будешь на стороне красных, ну а я, грешным делом, на стороне синих. Согласен? — загадочно улыбнулся Жуков.

Затея казалась не лишенной мысли. Никогда, пожалуй, так не познаешь противника, пока не побываешь в его шкуре. Полнее разгадать его замысел, понять, чем он дышит, можно только при двустороннем проигрыше будущего сражения, хотя бы и на карте. Но Василевскйи сразу не давал согласия, почему–то медлил.

— Нет уж, — отмахнулся он. — Давай лучше поменяемся местами.

— Почему?

— Тебя опасно пускать на чужую сторону.

— Не понимаю. Откуда такое предубеждение? насторожился Жуков.

— Ну, как же. Разве военную игру сорокового года забыл?

Жуков задумался. Нет, он не забыл. Давно ли это было? Кажется, в конце 1940 года. Но потому, что шла воина, изнурительно–лихорадочная и тяжелая, те мирные дни казались далекими. А сейчас перед глазами Жукова вновь ожило все, что тогда произошло.

На крупное штабное учение, объявленное как стратегическое, дающее понять характер будущей войны, собрались командующие всех военных округов, начальствующие лица Генерального штаба и Наркомата обороны Охотников играть на стороне красных было много, а вот кому поручить вести роль вероятного противника — затруднялись. Выбор пал на Жукова. Он тогда командовал Киевским особым военным округом, и его полководческий дар уже проявился на Халхин—Голе. «Как? Мне, советскому генералу?» — запротестовал было он, однако нарком настойчиво повторил. Коль было приказано, Жуков взялся исполнять эту роль горячо, напористо, вжившись в новое свое положение и… поколотил красных! Поколотил самым нещадным образом. А ведь на стороне красных, то есть своих, была масса войск. Западным направлением на учениях командовал генерал Павлов, за юго–западный подыгрывал Штерн. Они противопоставили своему противнику — дерзкому генералу Жукову — доктрину, выраженную в словах Сталина и не раз повторяемую Ворошиловым: чужой земли не хотим, но и своей земли ни пяди никому не отдадим… В свою очередь, Жуков, уподобясь роли командующего германскими войсками, как наиболее вероятного противника нанес три сокрушительных удара в направлении Бреста, Гродно и Львова…

Страшно неудобно было не только руководителям красных, но и самому наркому обороны… Ни в какие понятия штабных или войсковых учений не укладывалось, чтобы сторона красных, то есть свои войска, оказалась битой.

На разборе учений Сталин в сердцах назвал тогдашнего начальника генштаба Мерецкова стратегом, не способным глубоко мыслить… Потом было предложено высказаться участникам операций. Жуков хорошо помнил, о чем он тогда говорил: об ущербности нашей стратегии, которая не учитывает силу упреждающего удара, о невыгодности расположения укрепленных районов (новые слишком приближены к границе, а старые заброшены). Раскритиковав все это, Жуков сел и не успел успокоиться, как услышал клокочущий шепот обернувшегося к нему Тимошенко: «Ты большую глупость натворил». «Почему?» — удивился Георгий Константинович. «Это же по идее Сталина делается. Шапошников проводит, а он замнаркома по строительству укрепрайонов». Жуков сник, такая критика могла принести массу неприятностей…

В тот же день, вызвав к себе, Сталин сказал: «Вы правильно раскритиковали. Вот и назначим вас начальником генштаба». — «Провалю…» — сорвалось было у Жукова, но Сталин, не любивший возражений, сказал: «Ничего, поможем. Принимайте дела».

Кажется, Василевский тоже припоминал все детали тех командно–штабных учений, поэтому, прежде чем согласиться, спросил, насупив клочковатые брови:

— Как же так произошло… Красных на учениях расколотил, а когда сам стал начальником генштаба Красной Армии и… проморгал начало войны?

Жуков подошел к окну, видно было, как под гимнастеркой его подергиваются лопатки. И от окна, не оборачиваясь, заговорил голосом, в котором трудно было понять чего больше — боли или не прощенной самому себе обиды:

— А вы бы дали распоряжение, как начальник генштаба, как нарком, коль Сталин упорно настаивает: ни одного солдата не передвигать. Не провоцировать. Кто бы мог дать распоряжение? Никто. Иначе бы… — он не договорил.

— Ладно, успокойся, Георгий Константинович.

Но успокоение пришло не сразу.

— Трагедия видна, когда все ушло в прошлое, заговорил опять Василевский. — История скажет правду… Давай лучше сейчас схлестнемся! Ты, значит, на стороне красных, а я уж так и быть — синих.

И они схлестнулись. Поначалу, когда в умах решающая битва еще не разыгралась, оба говорили степенно, даже миролюбиво, будто и вовсе не были противниками, а немного погодя Василевский сгоряча схватил переносную электрическую лампочку со шнуром, потянул за собой на пол, на холст карты.

— Да, да… Вот так… Тяжело мне сейчас,.. — хрипел его голос снизу. — Главная ударная группировка застряла, не взяв Сталинграда. Застряла… Лучшие силы перебиты, остальные скованы… Да, да, тяжело…

Нависая над ним всем своим дюжим телом, Жуков стоял, упершись в колени широченными ладонями, и подзуживал:

— Бери же Сталинград, он тебе мерещился сдобным пирогом. Бери, пока не поздно!

Василевский тыкал по карте пальцем, словно ища лазейку для рывка. А над его головой чужой голос подхлестывал:

— Во–во, туда, туда забирай, севернее по Волге.

— Погоди, ты же все–таки русский. А они не подхлестывали немецкое командование. Небось не враги себе.

— Ясно, не враги. Могильщики твоих войск!

Василевский, озлясь, перебирал в уме разные варианты, взвешивал все «за» и «против». Разве пренебречь Сталинградом и повернуть на север, вдоль Волги? Нет, не могло пойти на это немецкое командование. Во–первых, оно уже не располагало для этого необходимыми силами, во–вторых, оно понимало огромный риск такого маневра, в-третьих…

— Торопись, торопись, уже зима на носу… Призрак обмороженных солдат… — предостерегал Жуков. — Что же касается в-третьих, то мои войска полукольцом охватили твою немецкую ударную группировку и уже располагают такими силами, которые не позволят тебе сделать маневра ни на север, ни на юг. Ни в октябре, ни в ноябре. Так–то Василев… то бишь генерал Паулюс! Решайте, пока не поздно.