Василий Соколов - Крушение

— Чего ж, коль приказ — пойду, — ответил, тоже встав, Бусыгин, — Только насчет гранат. Я их сразу возьму, вот с товарищем дотащим. И еще бы штук пять автоматов. Тола дайте, пожалуйста, ну и, понятно, взрывную машинку…

Все это выклянчив у на редкость обходительного командующего, Степан Бусыгин вместе с солдатами пошел выполнять столь необычное для него задание.

Когда Степан Бусыгин пробрался на завод, он увидел, как одна обвалившаяся половина стены горела и рабочие сыпали в огонь песок и заливали водой из пожарного крана, а другая половина, вернее, большая часть завода была нетронутая, и сквозь глазастые окна виднелись работающие у станков люди, и эта встревоженно–деловая обстановка убедила его, что делать тут нечего. Собранные у ворот бойцы штурмовой группы и народного ополчения буртом поспешили на позиции.

— Далеко выбрали позиции–то? — спросил Бусыгин.

— Вон видишь Мамаев курган? Справа от него, у отдельного дерева, мы и выбрали позиции, — сказал командир отряда ополчения, — Мы там бутылки да кепки подкидывали в воздух, сбивая их на лету.

— Получалась меткость?

— Не особенно. Только Антон всем кепки продырявил. Идут со смены по домам и картузы суют в карманы, чтобы жены не попрекали.

— Ну, лады, Антон. Держись рядом. Стрелок из тебя, видать, дельный.

— Какое там! — отмахнулся крупнолицый и белобрысый Антон. — То были мирные занятия, а немец, он бронею укрыт.

— Знаем мы эти мирные занятия! — шутил командир отряда. — По девкам стреляешь?

Бусыгин с видимым безразличием спросил:

— Сохранились девки–то или за Волгу перебрались?

— Имеются, — похвалился Антон и, улучив удобный момент, шепнул на ухо Степану: «Различаешь на взгорке хоромы?.. Ну, чуть поближе Мамаева кургана. Там царицынская сноха проживает. Недотрога-а!..»

Позиции Бусыгину не понравились, забраковал, сказав, что негоже стрелять из лощины, лучше разместиться на склоне горы, откуда обзор шире и огонь вести удобнее. Сразу же Степан наметил места для одиночных ячеек, для окопов и запасных позиций, и все принялись рыть. Копали трудно. Нечем было дышать. Пыльный воздух, пропитанный едкой и теплой гарью, обволакивал землю — не продохнуть.

Со стороны заходящего солнца налетели самолеты, повисли над заводом, над городом, рвались бомбы, раскатываясь эхом по оврагу. Три самолета завернули на склон оврага, ведущий включил сирену. и — У, сволочи! Мать твою… — крикнул пожилой рабочий в зеленом картузе с покоробленным козырьком. — Все нутро выворачивает… — На мгновение он поднял голову и снова сунулся лицом в землю. Бомба летела, издавая свирепый свист. Вторая, третья… Взрывы подкидывали землю. Жужжали и шмякали осколки. Самолеты шли на второй заход. Стрелять по ним было нечем. Обидно и жутко.

Возле самого уха рабочего в зеленом картузе грохнул осколок. Он плюнул на него — зашипел, потом подержал на ладони, как бы взвешивая, и усмехнулся:

— Более фунта. Такая чушка голову проломит.

— Твоя голова костлявая — отскочит, — смеется Антон и опять — отчаянно, злорадно: — Ишь, дьявол, подыхать полетел!

Ужасно неохота лежащему рядом бойцу поднимать голову, но надо хотя бы через силу взглянуть и убедиться, кто это полетел умирать. Вражеский самолет метал пламя — не подбитый, а собственным пулеметом высекающий искры.

Наплывно и протяжно звенят пули, выбивая у самого лица фонтанчики пыли. Шмякают тяжелые осколки. Лучше лежать и ничего не видеть — ни этих ревущих самолетов, ни товарищей, нй самого себя…

Антон не перестает стрелять.

Земля содрогается. Совсем рядом грохает оглушительный разрыв. Пронеслась волна плотного воздуха, сорвала зеленый картуз, закружила, рабочий приподнял голову: «Ловите!» — куда там, под гору покатило. Антон держит ружье и таращит непонимающие глаза на небо, на мерклое солнце, на товарищей… Откуда–то рождаются звуки гудка. Да нет, это паровоз гудит — длинно, протяжно. Звуки медленно уплывают и возвращаются, как рассеянный, нудный отзвук. Нет, не унимается гудок, и от его гула чешется, зудит в ушах.

— Заткнись ты! Я не могу тебя слышать! Осточертел! — кричит Антон, отмахиваясь от его звуков, как от назойливого комара.

— А парень ты крепкий, — говорит подползший к нему Бусыгин. — Ежели бы мне такой ком по башке заехал… А тебе хоть бы что! И ружье не выронил. Только откуда у тебя кровь? Ага, из уха… — И перевязывает ему голову. — Это пройдет. Слышишь, спокойно и тихо кругом.

— Нет, плохо слышу, — трясет головою Антон. — Да перестань гудеть! Отправляйся ко всем чертям. Зеленая улица!

— Что ты, парень? Улицы теперь не зеленые, — не поняв, говорит Степан и озирается на город, пеленатый дымами. — Это тебя оглушило. Но стреляешь здорово! Один самолет отвернул раньше времени и бомбы посыпал в овраг. Наверное, летчику голову пробил. А у тебя как с головой? Идти можешь?

— Я же не на голове хожу!

Все смеются. Смех кроет угрюмую тишину позиции.

Степан Бусыгин распределяет, кому что делать: одних посылает на Волгу за водой для чая,, да и, кстати, пусть каши попросят с воинской кухни, других — за патронными цинками и гранатами.

Все охотно идут, только сомневаются: дадут ли каши и патроны.

— Дадут, — уверяет Бусыгин. — Действуйте от имени командарма Шумилова. Они как услышат это имя, сразу забегают.

Бойцы ополчения остаются на позиции, им тут и ночевать. Да и день уже свертывается, солнце окровавленным шаром повисло над горизонтом. Бусыгин плутовато посматривает на Антона, хочет ему что–то сказать, а не смеет. Потом начинает нахваливать свою Ларису, говорит о том, как работала она в московском госпитале, не боясь крови, даже с трупами обращалась запросто, — Антон морщится, дергает Степана за рукав, заставив смолкнуть:

— Эх, товарищ Бусыгин, нахваливаешь ты свою Ларису, да что–то я не вижу в ней особого толку…

— Ну, ты брось это! Такую еще поискать.

— Дивлюсь, — плутовато жмуря левый глаз, говорит Антон. — Уж если хочешь видеть красавицу, так не будь увальнем. Протопай двести метров назад. Я же тебе означил ее адрес, и там ты увидишь… Вот это пава! На нее поглядеть чего стоит. Да не каждому она дается глядеть. Запретная.

— Какая? — переспрашивает задетый за живое Бусыгин.

— Запретная, — повторяет Антон.

— Заладил одно и то же. Нельзя ли поконкретнее.

— Конкретность от нее узнаешь. А так скажу тебе: прелестная татарочка.

Бусыгина это задело. Он крякает от удовольствия. С полчаса перегодя, подступает к Антону и решительно шепчет:

— Ежели чего… Мой ориентир — отдельный домик с татарочкой.

— Ясно, — заговорщически подмигивает Антон и спохватывается: — А танки нынче не пойдут, самолеты?..