Фатех Ниязи - Солдаты без оружия

Носов разволновался, снова закурил и стал ходить по кабинету. Ориф не спускал с него глаз, сам же думал о том, что не зря этого рабочего человека, мужественного и сильного, послала им судьба, когда десять лет назад с отрядом двадцатипятитысячников приехал он в эти края с Урала. Наверно, таким и должен быть настоящий большевик. В годы коллективизации уполномоченный партии Носов был на селе начальником МТС и не раз в схватках с басмачами встречался со смертью лицом к лицу. Пройдя нелегкий путь от секретаря заводской парторганизации до секретаря городского комитета партии, он всегда и везде был живым примером для молодых — примером беззаветного служения людям, партии. Именно Григорий Михайлович терпеливо в течение трех лет пестовал, наставлял Орифа, был его, что называется, идейным воспитателем…

— Вот вам, друг мой, и еще одна, очень непростая проблема, встающая сегодня на повестку дня, — нарушил молчание Носов. — Скорейшее размещение этих заводов пищевой промышленности, обеспечение их недостающей рабочей силой, самое же главное — это организация выпуска продукции…

«Легко сказать!..» — подумал Ориф. Положение, конечно, осложнялось день ото дня, и именно ему, Олимову, необходимо решать вместе с Носовым эти проблемы, решать трезво и разумно, по-деловому, без паники. На него надеялись, ему верили, и это доверие он во что бы то ни стало должен был оправдать.

Прежде всего необходимо заняться мобилизацией полутора тысяч человек для трудовой армии и в первую очередь призвать тех, кто изъявил желание записаться в нее добровольно.

Побывав на митингах, Ориф был уверен, что таких окажется немало. Выйдя от Носова, он направился в свой рабочий кабинет. Секретарь положила перед ним папку, непомерно разбухшую от многочисленных бумаг, и сказала, что недавно звонили из военкомата.

— Вы не интересовались, Нина Семеновна, по какому вопросу?

— Нет, просили позвонить, когда освободитесь.

Ориф позвонил военкому и с признательностью произнес:

— Спасибо вам за добрую весть, товарищ военный комиссар, выходит, что люди верны своему долгу.

Он перезвонил Носову, сказав, что, согласно сведениям военкомата, за один сегодняшний день в трудовую армию записались добровольцами почти триста человек. Носов, по-видимому, уже знал об этом и просил Олимова не забывать о том, сколько еще человек не хватает до цифры, упоминающейся в письме ЦК.

— Кстати сказать, товарищ Самандаров сообщил мне: наряду с людьми, честно исполняющими свой гражданский долг, попадаются, к сожалению, и такие, которые порочат достоинство настоящего мужчины… В их числе и Туракул Муродкулов, который, кажется, является вашим родственником?

Несмотря на то что Ориф интуитивно был готов к этому известию, оно ошарашило его. Словно не расслышав последних слов Носова, волнуясь переспросил:

— Кто? Кто? Назовите еще раз фамилию!..

Носов громко повторил, и Ориф весь покрылся холодным потом.

— Туракул Муродкулов, — сказал Носов сухо, — заместитель председателя артели по пошиву обуви, недавно призванный в трудовую армию, вчера в кишлаке Шаршара Хосорского района в доме какого-то своего друга-охотника произвел самострел. С сильно пораненными двумя пальцами левой руки он отправлен в районную больницу.

Ориф едва дослушал Носова и сказал, что он сейчас будет у него. Машинально положил трубку, схватил папиросу, да так и остался сидеть, обуреваемый невеселыми мыслями.

Нина Семеновна, увидев лицо Орифа, сочувственно покачала головой.

— Ориф Одилович, вас просит к телефону Шамсия-хон.

— Скажите, пожалуйста, Нина Семеновна, что меня нет, — продолжая нервничать, попросил Ориф.

— Я не знала… и сказала, что вы здесь, Ориф Одилович. Как-то нехорошо получается… — растерянно посмотрела на него секретарь, поразившись такому ответу Орифа.

Но Ориф еще жестче повторил:

— Сказал же, нет меня!

Нина Семеновна удивленно пожала плечами и вышла.

Ориф в порыве гнева, она знала это, становился другим человеком, порою и сам себя не узнает. Но быстро отходит, сожалея о своей невыдержанности. Так случилось и на этот раз. Едва закрылась дверь за Ниной Семеновной, Ориф поднял трубку и собрался уже было звонить жене, но снова ушел в свои мысли. В этот миг ему представилось, как он будет стоять перед недовольным Салимом Самандаровым, который не преминет упрекнуть его, Олимова, повторит только что сказанное Носовым.

Ориф резко встал, рассовал по карманам спички, папиросы и поспешил к Носову.

Удивленная поведением Орифа, Нина Семеновна не знала, что ответить его жене, настолько непривычно он вел себя. Поэтому, на мгновение задумавшись, она не сразу взяла телефонную трубку.

— Простите, Шамсия-хон! Ориф Одилович сейчас… очень занят, он попозже позвонит вам сам. Так он просил передать.

Несмотря на то, что она старалась говорить обычным своим голосом, мягко, тактично, Шамсия сразу почувствовала что-то неладное. Ориф всегда сам поднимал трубку и, если в ту минуту у него не было времени на разговоры, извинившись, просил позвонить позже. Но всегда сам. Сегодня он впервые нарушил установленное им же самим правило, не захотел почему-то говорить с ней. Может быть, подумала Шамсия, это вызвано недостойным поведением дядюшки Амактуры, чем же иначе объяснить такое?

Как безгранично любила, глубоко верила своему дяде Амактуре Шамсия! Она с детства привязалась к нему, словно к родному отцу, а жену его, Махфиратхолу, которая сидела теперь перед нею на стуле и проклинала Амактуру, проливая горькие слезы, она любила как мать. Оба эти человека были ей после мужа самыми близкими людьми. Они заслуживали благодарности за то, что воспитали Шамсию, не отличая от собственных детей. И ведь сам Амактура никогда не заставлял краснеть членов своей семьи перед людьми за недостойные дела. Напротив, всегда и по любому случаю напоминал близким о том, что счастье, достижение желаемой цели радует человека, если она достигнута честным путем. Да и кто не знал, что Амактура все годы после революции работал в хозяйственных и финансовых организациях города, и никто не имел оснований назвать его проходимцем или бесчестным дельцом, в чем-то упрекнуть.

До сих пор помнит Шамсия тот день, когда она окончила среднюю школу. Амактура усадил ее рядом с собой и ласково наставлял племянницу, говоря, что она ему как родная дочь, хвалил за желание учиться дальше, стать врачом. Только скажи, говорил он, какая нужна помощь, — все будет сделано: пусть и в семье ремесленников вырастет умная, грамотная женщина!.. Тридцать лет сидел, не разгибаясь, у станка отец Шамсии Умаркул, весь пожелтел, бедняга, от работы. И как сожалел дядя, что тот ушел в иной мир, так и не увидев выросшую дочь. И мать Шамсии жила недолго. «Никогда не считай себя сиротой и одинокой, — говорил ей Амактура, — смело берись за учебу, постигай науку… Мы с женой не из тех, кто, едва вырастив своих дочерей, продают их замуж, обменивают, словно овечек, на деньги и вещи. Наступит время, когда ты сама выберешь себе в мужья достойного человека, а я и твоя тетушка от всей души порадуемся твоему счастью, будем молить бога, чтобы вы оба вместе состарились. Однако помни всегда, пусть дела твои, твоя жизнь всегда дают людям повод говорить: молодец, хвала отцу ее! Пусть никогда ни в чем люди не упрекнут тебя!»