Николай Дворцов - Море бьется о скалы [Роман]

— По местам! В комнаты!

Пленные на мгновение замерли, а Степан вспомнил, что он командир взвода. Хорош, нечего сказать!.. Где же его взвод, где командиры отделений? А если сигнал, ракеты?..

— В комнаты! Ло…

Свист бомбы и грохот близкого разрыва заглушили голос Федора. Под шипение осколков и камней над лагерем шквалом прошла взрывная волна.

— В комнаты! Ложись! Жить надоело?

Степан почувствовал, что вокруг него люди пришли в себя и несколько успокоились. Пробираясь вдоль стены, Степан нашел ощупью дверь своей комнаты.

— Без команды из комнат не выходить! — распорядился Федор, освещая электрическим фонариком искаженные страхом лица товарищей.

«План… Лагерь не должны… А черт их знает… В такой кутерьме все может…» — Степан заполз под нары. Его колотила неудержимая дрожь.

А где-то рядом, то в коридоре, то в соседних комнатах, все время слышался между разрывами бомб голос Бойкова. Федор пытался даже шутить:

— Что же вы, друзья, забыли, как воевали?

— Там иное дело… — сказал кто-то, сильно заикаясь.

Вскоре Степан услышал своего земляка Садовникова.

Переходя из комнаты в комнату, он спрашивал:

— Ну как? Все живы-здоровы? Помощи не требуется? Вот и хорошо.

Врач говорит так спокойно, будто ничего страшного не происходит, будто не ревут над головами самолеты, не рвутся вокруг бомбы. И Степану становится стыдно за себя. «Если уж погибать, то с достоинством, вот как они», — думает он. Степан пятится на брюхе из-под нар, садится на пол.

— Сушков! — кричит Степан.

— Вот я! — отзывается где-то совсем рядом хладнокровный читинец Сушков, командир первого отделения.

— Где остальные?

— Тут, должно…

— Я только со двора… — К Степану пробирается Васек. — Немецкий блок разнесло. В щепки! Сам видал…

Васек торжествует. Ему плевать на то, что бомба может запросто влететь в барак. А Степан с болью вспоминает о Пауле Буше. Неужели погиб? И ничего удивительного, если так. Хорошие люди почему-то скорей погибают, чем всякая сволота…

— Представляю, что творится теперь на стройке, — говорит Васек. — Все, наверное, разнесло. Красота!

Налет окончился, но бомбы замедленного действия всю ночь не давали покоя. Тревожную тишину время от времени рвали то далекие, то совсем близкие удары, от которых дрожал барак, звякали стекла.

Утро занималось медленно, будто не хотело открывать жуткие картины разрушений. В рассветных сумерках трудно было узнать белый дом на скале. Он осел на угол, веранда отвалилась, окна жутко зияли черной пустотой. Степану этот красавец напомнил смертельно подстреленную птицу. И, как перья птицы, белели внизу под скалой и на рядах проволочного заграждения доски…

Андрей Куртов долго смотрел на дом. Опустив голову, он тяжко вздохнул и пошел на построение. Вот и рухнуло последнее, что связывало его с Ингой.

Пленные досадовали, что бомба, угодив в немецкий блок, разметала барак-казарму, кухню, душевую, но никого не убила. Из пленных пострадал только бывший кладовщик Тарас Остапович. Насмерть перепуганный, он с началом бомбежки заскочил в канализационный люк, надвинул толстую деревянную крышку. И надо же было огромному камню угодить именно в люк. Камень разворотил крышку и похоронил под собой Тараса Остаповича. Впрочем, сожалений больших не было. Убивался о своем единомышленнике лишь Лукьян Никифорович, который по-прежнему оставался в кладовщиках.

Пленных выгнали на работу позднее обычного, когда солнце уже высоко поднялось над горами. На пути то и дело открывались последствия бомбежки. Вот здесь, на площадке, выступающей над дорогой, только вчера стоял тихий и мирный голубой домик с мансардой. Степан столько раз любовался цветами, которые жарко пламенели сквозь ячейки проволочной ограды. Теперь этот домик лежит грудой обломков на асфальте дороги. Нет ограды, не видно цветов… А за грудой обломков стоит женщина. Лица се не видно, но во всей фигуре столько скорби, что русским становится не по себе. Нахмурились, опустили глаза и конвоиры: у некоторых из них дома превращены в такие же руины, потеряны близкие.

…Колонна спускается вниз, в яму. Ожидая ее, у ворот стоят мастера. Все они мрачные, молчаливые. Овчарка усиленно курит. Сигарета потрескивает, жжет пальцы, а он все тянет… А Капуста до того подавлен, что не может сразу сказать Федору, сколько ему нужно на сегодня рабочих. Он что-то мямлит, потом с досадой машет рукой:

— Все равно… Сколько есть…

Командами пленные расходятся по стройке. Сегодня мастерам не приходится торопить русских. Они сами спешат увидеть результаты налета. Ведь говорят, что в бомбежке участвовало триста самолетов. Как они поработали? Цементный склад цел. Бункера с песком стоят. А вот один из башенных кранов опрокинут, разбросаны, точно игрушечные, бетономешалки, перебит бетонопровод. И все. Стоило ли за этим прилетать? Овчинка выделки не стоит. Сегодня же все будет восстановлено.

— Удивительно! — Васек разочарованно разводит руками, — Выходит, в ответе оказались норвежцы, Им, горемыкам, досталось…

Бакумов хмыкает.

— Смотри глубже, в корень, — советует он. — Англичане хитрят: стараются сохранить базу для себя. Поэтому не разбивают ее, а только мешают немцам.

— Поэтому отыгрываются на мирных жителях! — возмущается Васек. — Не понимаю я такой политики. Король сидит в Лондоне, а англичане колотят его подданных. Здорово получается!..

— Дерево рубят — щепки летят…

Васек смотрит на Бакумова. Лицо у него серьезное, а в круглых глазах ироническая усмешка. Он тоже не возлагает больших надежд на союзников. И говорит так для того, чтобы понятней было…

В конце июля бомбежка повторяется. На этот раз англичане прилетают утром, в одиннадцатом часу. Сигнал тревоги застает Степана на эстакаде, где он по приказанию Капусты разгружал вагонетки с песком. Отсюда, с верхотуры, Степан почти одновременно с воем сирен увидел на горизонте за легкой дымкой солнечного утра самолеты. Они вырастают с каждой секундой. Идут развернутым строем, как солдаты в атаку. Издали доносится гул сотен мощных моторов: у-у-у-у…

Степан видит, как по-заячьи сигает с паровозика машинист-датчанин, мечется по эстакаде. Внизу тоже мечутся немцы и русские. А самолеты уже на подходе. За первой волной вдали обозначилась вторая. От рева моторов дрожит воздух, вода и горы… Вокруг громадин «Летающих крепостей» с воробьиной юркостью шныряют истребители.

Машинист-датчанин бежит в конец эстакады, прыгает на песок, барахтается, стараясь изо всех сил как можно скорее добраться до тоннеля Здесь каждая секунда может стоить жизни, а там безопасно — бетонная труба под многометровой толщей песка. Степан тоже бросается с эстакады и тоже барахтается в песке.