Владимир Козловский - Ищу свою звезду

— Мне только пулемет надо проверить.

— На взлете опробуешь. Идем бомбить немецкие танки.

Самолет порулил к старту. Подняв дуло пулемета, я дважды выстрелил в небо.

Наша «единичка» взлетела первой. Мы долго ходили «по кругу» над аэродромом, дожидаясь, когда пристроится к нам вся дивизия.

Мой друг и наставник флаг-штурман Волков прокладывал всем нам маршрут от города Новозыбкова до цели. В полете он поучал: «Бомбить только головы фашистских гадюк… Во что бы то ни стало остановить их проход в глубь страны».

Инстинктивно мы чувствовали, что наши войска отступают, из куцых весточек радио понимали: наша задача подставить ногу врагу, заставить куликом топтаться на голодном болоте, помочь нашим наземным войскам зарядить орудия, собрать боевые силы в тяжелый кулак.

Мы, три авиационных полка, сомкнутым строем — «клином» — полчаса летали без единого выстрела. Под крылом самолета — хорошо знакомые поля и леса Гомеля, и мне казалось, что я выполняю обычное задание — как вчера или позавчера — над своей мирной землей.

Стрелки-радисты в турелях плексигласовых башен были хорошо видны друг другу. Я махнул знакомому парню Семену Гомельцу рукой, он ответил мне улыбкой на простоватом лице, которая мгновенно сменилась выражением испуга. Он впился пальцами в рукоятки скорострельного пулемета, стал быстро поднимать и опускать ствол. Движения его почти моментально подхватили другие стрелки-радисты. Тревога!

Я посмотрел влево, повернулся направо. Холодный озноб проскользнул по спине. С обеих сторон шли колонны немецких истребителей. Их было много — в три, а то и в четыре раза больше, чем наших. А под нами танки! «Мессершмитты» шли параллельным курсом на расстоянии, недоступном для выстрела.

— Расстраиваемся «пеленгом»! — послышалась команда Волкова.

Наш самолет оторвался от строя и круто, накренив нос, рванулся к земле. Я видел, как вспыхивали и гасли лампочки на сигнальном щитке моей рации. Бомбы короткой цепочкой летели вниз, стая фашистских пиратов заметалась по небу, все ближе и ближе к нарушенному строю наших бомбардировщиков. Три «мессершмитта», два с боков, один сзади пикировали на наш самолет. Они падали сверху, словно бомбы, от которых уже пылала внизу земля, как подожженное озеро нефти.

Я поймал в перекрестье прицела истребитель и затаил дыхание.

…Уже в учебных классах мы знали о преимуществе «ШКАСа» [4] ШКАС (Шпитального — Комарицкого авиационный скорострельный) — первый советский скорострельный синхронный авиационный пулемёт. перед двумя пушками и парой крупнокалиберных пулеметов противника. Вооружение немецкого истребителя намертво впаяно в кромку лба плоскостей. Это неудобно. У меня же огонь прицельный, хоть и один пулемет. И скорострельность прекрасная.

…Мрачный силуэт «мессера» стремительно растет.

Я нажал на гашетки. Брызги огня осыпали бронированный нос «мессера», и он, кок ошпаренный, шарахнулся в сторону. Секунду, другую я ждал, что он запылает. Тщетно. Истребитель взмыл ввысь и скрылся из глаз. Я крутанул башню и закусил губу. Второй враг летел на меня. Почти не целясь, я выстрелил. И почти одновременно в дырочки от вражеских пуль со свистом в башню ворвался ветер. «Не сбил, всего лишь спугнул», — подумал я о противнике.

Третий самолет упорно подстраивался ко мне сзади. Если он войдет в «мертвую зону», мы будем сбиты. Не стрелять же по оперению своей машины,

— В хвосте истребитель! — закричал я командиру. Полковник отвернул самолет от курса. И тут я увидел врага, незащищенного, открытого. Я не пожалел патронов. Я видел, как из фюзеляжа вырвалась струя дыма, как «мессершмитт» завалился на крыло и пошел к земле…

Сколько ни пытался флаг-штурман собрать в строй эскадрилью, ему это не удалось. Наши СБ еще во время бомбежки разбросало в разные стороны, и они так же, как и мы, дрались в одиночку.

…Неравный бой стих, словно по команде. Израсходовав запасы горючего, фашисты покинули поле сражения. Когда гроза миновала, я осмотрелся — своих самолетов недосчитал больше десятка.

— Ну, как дела, снайпер? — услышал я взволнованный голос полковника.

— Турель в решето превратилась, — невесело отшутился я.

— Сам-то не ранен!

— Нет, пока еще цел.

4-го июля 1941 г.

Наш полк скоростных бомбардировщиков сгорел фейерверком: ярко, многоцветно, быстро. От полутора сот самолетов и дивизии после битв в воздухе остались считанные единицы, да и те израненные, искалеченные. Несмотря на многие достоинства нашего СБ, его верткость ласточки, послушность рукам пилота, стройность и горделивую красоту в воздухе, у него, кроме слабой скорости, оказался роковой недостаток — от зажигательных пуль он вспыхивал, как бочка с бензином.

К счастью, жертв среди летчиков до удивления мало. Бои шли над нашей землей, парни мастерски сбивали пламя с машин, сажали их на родные нивы, луга, а нередко на мелколесье или болота. Многие прыгали с парашютами (не зря же учили!) и, кое-как уложив их в чехлы, возвращались домой.

…Техник Коля Клочков мне рассказывал:

— Стащили мы свои «ласточки» в один гурт со всего аэродрома и подорвали. Такой взрывище ахнул, что все горожане в погреба позапрятались, стекла из окон домов посыпались…

— Мы тоже слышали, — откровенно сознался я Коле, — драпанули в убежище, думали немцы бомбят.

— Да, худовато нам что-то приходится, — вздохнул техник.

— Перезимуем…

Снова сирена сбрасывает нас с коек. Бежим к штабной землянке. Через полчаса полковник ведет наш строй через город. На плечах, как у пехотинцев, винтовки, снятые с самолетов «ШКАСы», на поясах пистолеты «ТТ». Позади грузовики с нашими чемоданами и зимней одеждой. Нас провожают испуганные, опечаленные и заплаканные горожане. Женщина в потертой дымчатой шали схватила за руку полковника.

— Покидаете нас, касатики?

Полковник обнял ее хрупкие плечи, как мог успокоил:

— Мы ненадолго, родная… За новыми машинами едем.

Станцию «Новозыбков» затопили шумные водовороты толпы: военные, горожане, железнодорожники. Мы уже грузились в теплушки, когда меня потянул за рукав старшина эскадрильи.

— Алло, футболист, тебя какая-то девушка спрашивает.

— Девушка? — удивился я. — Нет у меня никаких девушек.

— Брось из себя разыгрывать. Вон та, видишь, под часами, на перроне стоит. Тебя по фамилии назвала, сказала — найдите, пожалуйста.

Старшину летуны наши знают, слова бережет не меньше, чем ключи от каптерки. Поверил и я — подошел к девушке. Невысокая, светловолосая, радостная, она протянула мне руки.

— Ну, здравствуй, мой друг! Ты точь-в-точь такой, как я представляла.

Я робко коснулся ее чуть прохладных ладоней и вдруг догадался: «Наденька Верхоломова! Из десятого «В», с которой я по письмам знакомился».