Владимир Козловский - Ищу свою звезду

Еще в школе мальчишки писали ей записки.

— Кто писал? — спрашивала она «почтальона». Ей называли имя. Она гордо подходила к вздыхателю и, не читая, рвала записку у него на глазах.

…Скрипнула ветка. Айне послышалось, будто кто-то прошел по саду, и она подняла голову. Нет, никого — как в дремучем лесу. И кругом все белым-бело: за цветами яблонь не видно листьев. Цветы уже осыпались. Лепестки, словно бабочки-капустницы, тихо порхали в воздухе, снежком усыпали траву, боязливо садились к Айне на платье. Айна сняла с косы лепесток и поднесла к губам: он нежно прильнул, будто кто-то ее поцеловал, «Сокол!» — сразу же вспомнила Айна.

И он встал в ее воображении: задумчивый, грустный, с укором в глазах. Вот он в розовом свитере распластался у футбольных ворот, вот в белом костюме упруго идет по аллее сада, вот в серой армейской шинели стоит у ее крыльца, неловкий и замкнутый, растерянный от обиды.

А вот он стоит с нею в фойе городского театра, теребит тонкими пальцами программу концерта. Темные руки его выделяются на белом фоне бумажки. Айна видит, что в тонкую кожу их въелась пыль антрацита.

— Шел в театр, а умыться забыл, — шутливо сделала она ему замечание.

Сокол спрятал руки за спину, виноватая улыбка потревожила его упругие губы.

«Как же я смела? Какое свинство!»

Через день вечером, провожая отца в Москву, она случайно увидела Сокола на вокзале. Без рубашки, пыльный и потный, он нес по шаткому трапу в вагон какую-то обшитую рваной рогожею кладь.

Его тонкие пальцы словно впились в тяжелую ношу; окликни его сейчас, и они разогнутся, не выдержат, Сокол качнется и упадет с трапа на рельсы.

Он прав, что не рассказывал ей о нелегкой своей жизни. То, что она увидела на станции, подкупило ее, заставило по-иному взглянуть на Сокола.

Айна прочла как-то его стихи. На обложке написано: «Своей первой и последней любви — посвящаю». Много искренности, тепла, темперамента. Нет. Сокол, конечно, не глуп, в этом она убеждалась все больше и больше. Почему же тогда она оттолкнула его? Не любила? Если бы так! Тогда стоило ли о нем вспоминать, терзаться, мучиться, ругать себя за ошибку. А впрочем? Он оказался все-таки легкомысленным. Сокол не попытался, не смог, а может, и не пожелал понять ее, заглянуть в ее сердце поглубже и при первой же серьезной проверке предпочел свернуть на более легкий путь — вероятно, влюбился в другую. А отец еще говорил — цельная и чистая натура! Где же его цельность? Где чистота?

…В комнате отца было светло, настежь раскрыты двери, окна. Перед кроватью, уткнувшись лицом в пуховое шелковое одеяло, на коленях стояла мать. Плечи ее тряслись мелкой прерывистой дрожью, Айна качнулась и, неловко цепляясь за дверной косяк, повалилась в кресло.

После выздоровления Виктор взял отпуск и уехал на родину, к брату.

С нескрываемой радостью осматривал. он знакомые с детства улицы города-, бродил по топким, заросшим густым камышом берегам реки Славной, подолгу засиживался в тени городского сада. Сад с неохотой ронял позолоченные листья, издавая мягкий, как шепот, шелест. Осень, осень! В родном городке Сокол не был два года. Теперь ему, повзрослевшему, все казалось здесь строгим и грустным.

Почему не пришла радость? Может, Сокол скучал по Карелии, по опытной станции, по своим хрупким питомцам — яблонькам? Может, грусть пришла потому, что за эти два года изменился, разросся когда-то тихий, как дачное место, город, наполнился шумом автомашин, лесами больших построек? Или, может быть, потому, что в городе не осталось товарищей, с которыми он проводил свою юность?

Сколько раз проходил Сокол около высокого старинного здания института, сколько раз неодолимое желание подмывало его открыть массивную дубовую дверь, вбежать по каменным широким ступенькам!

Вот он рядом с крыльцом, взялся за медную ручку двери и, будто коснувшись огня, отдернул руку назад.

А вдруг он увидит ее с другим? Разве может такая девушка остаться до сих пор не замеченной? Лучше уж не входить в институт, не расстраивать себя, оставить ее в своем сердце все той же: чистой, нетронутой, словно цветок в нехоженой чаще леса. Да, пусть будет так, пусть она останется жить только в мечтах.

Сокол поспешно отошел от здания института и задумчиво побрел вдоль улицы. Но вот наступила ночь, и Айна, как всегда, пришла в сны. Неуловимая, она молчаливо манила его за собой, звала улыбкой.

«Айна? — просыпаясь, звал Сокол. — Неужели ты так и не вспомнила никогда обо мне?»

Сокол подумал о письмах, которые написал ей за годы разлуки, но так и оставил неотосланными в ящике своего стола. Сколько этих писем? Пять, десять, пятнадцать? Да разве суть в том, сколько. Главное, какие в них слова.

«Уходят дни, скоро опять дорога, а я так и не увижу тебя», — терзал себя Сокол.

Измученный бессонницей и сомнениями, Сокол решился-таки и почти машинально открыл дверь института. На него пахнуло приятным холодком коридора, запахами лабораторий, книг. Осторожно, боясь нарушить тишину, он зашагал по длинным мягким дорожкам, огляделся по сторонам. Внимание его привлекла красочная доска с портретами студентов-отличников. Он остановился, посмотрел на фотографии.

Чужие, чужие. Хотя бы одно лицо знакомое! И вот этим молодым незнакомым людям почему-то разрешается ходить по заветным лестницам, коридорам, комнатам. Они, а не он, могут гулять здесь, смеяться, чувствовать себя как дома.

Легкий стук шагов заставил Сокола обернуться. Мимо прошел маленький кругленький человек с дымчатой от густой седины шевелюрой. Темные, заплывшие изрядным жирком глаза через стекла очков вопросительно посмотрели на Сокола. Сокол проводил его взглядом, с завистью посмотрел на закрывшуюся дверь кабинета. Не выдержав соблазна, он беззвучно подкрался к ней и потянул на себя ручку. Дверь неслышно подалась.

Не сон ли это? Соколу стало жарко, в серых глазах отразилось смятение. За передним столом он увидел девушку. Подперев полной, красивой рукой темную с блеском голову, она смотрела куда-то в окно, и взгляд ее казался отчужденным и грустным. Перед ней на раскрытых тетрадях черными живыми жгутами улеглись косы. Раздался звонок. Не успел он затихнуть, как захлопали в коридоре двери и громкоголосые студенты выбежали из аудиторий. Усилием воли оторвавшись от двери, Сокол удивленно посмотрел вокруг и стремглав бросился по лестнице к выходу.

Как же быть? Где встретить ее? Как сказать обо всем, что было в письмах, что с новой, еще большею силой горело в сердце теперь? Написать, прийти в институт, встретить на улице? Да-да, встретить, сказать. Пусть, по крайней мере, знает, что он рядом. Видел ее, дышал одним воздухом.

Он стоял у ворот ее дома и нетерпеливо считал минуты. Когда же?