Владимир Козловский - Ищу свою звезду

— Я здесь, сынок, вроде как мусор. Меня того и гляди метлой выметут.

— Не бойся. Я тогда всем расскажу, как ты колхозу нашему помогал. Скажи им насчет плотины…

— Сказать-то, верно, и есть о чем. Другой раз научу — сам им глаза откроешь.

Подросток вдруг весь подался вперед и поднял руку. Федор Сергеевич чуть заметно улыбнулся.

— Хочешь чего спросить, Фима?

— Федор Сергеевич, — краснея и заикаясь, промолвил Фима, — дяде Игнату слово сказать позволите?

— Игнату Булатову? — председатель вопросительно окинул взглядом сидящих за столом членов правления. Один из них, седоволосый, с бородкой клинышком старичок, утвердительно кивнул головой.

Федор Сергеевич громко сказал:

— Слово имеет крестьянин Игнат Булатов.

«Вот и женили меня без спроса», — ухмыльнулся Игнат и поднялся с места.

Разглаживая бороду, он вышел вперед и, не поднимаясь на сцену, повернулся к народу. Небывалое прежде волнение охватило его. Игнат хотел сказать о плотине, о том, что люди работают там плохо, с ленцой, больше болтают да курят. Но начал совсем о другом, о давно наболевшем…

— Я, как говорят, земляки, пришел к вам с повинной. Судите как знаете — по совести. Помню те давние дни, когда Федор в коммуну нас сватал. Те, что легки на подъем, котомку за плечи — и следом за ним, не раздумывая; кто потяжельше, куражились. Тяжелее меня не нашлось — не верил я в вашу затею. Видел, как маялись поначалу, пупы надрывали. Нет, чтоб помочь, я над вами смеялся. Смех в неудаче — все одно, что палка в колесах. Такой палкой и был я в те годы — тормозил я колхозный строй, подрывал его на самом корню. Глядючи на меня, не шли к вам и другие крепкие на селе мужики. Иные так же, как я, с ехидством смотрели на ваши шаги, иные открыто вредили колхозу, пускали по селу красного петуха, травили скот, трепали про вас всякие небылицы. То было давно. Больше десятка лет минуло с той поры. Надо ли вспоминать о старом?

Игнат взглянул на застывшие внимательные лица колхозников, отодвинул со лба тяжелый завиток волос.

— Давай дальше! — крикнул чей-то тонкий с хрипотцой голос. — Не перед попом исповедуешься. От нас не укроешь!

Булатов узнал голос соседа Якимки Непутевого. На миг вспыхнула и сразу же погасла неприязнь к этому всегда нелюбимому человеку,

— Верно говоришь, Яким, не перед попом, не перед тобой, перед народом каюсь. К народу и на поклон пришел. Не таюсь, стосковался. Пробовал уйти, скрыться подале, искал по свету уголочка приветного. Не приглянулось мне на других местах, хотя и нужды не видел и ценили меня, как работного. Не любо мне на чужой стороне, не по сердцу. Прогоните — уйду, куда глаз глянет, оставите у себя — жалковать не станете.

Игнат хотел еще что-то сказать, но смутился, стиснул треух и направился было к месту.

— Погоди, Булатов! — остановил его поднявшийся с места невысокий с рябоватым лицом колхозник Никита Буйвал. — Что же ты не рассказал, как с кулаками за председателем охотился? Али запамятовал, как у богача Ладыгина обрезы готовили, на советскую власть покушались?

Глаза Игната потемнели, губы сжались, и весь он как-то поблек и осунулся.

— Врешь, Буйвал. С обрезом я не ходил, на Федора зла не имею.

— Хитер ты, Булатов. С кулаками заодно шел, а потом, когда хватать их начали, в кусты улизнул. Исусом прикинулся.

— С Ладыгиным, верно, в ладах жил, — понурился Игнат, — он мне помехою не был. А про кусты ты напрасно. На виду жил, перед селом не скрывался.

Никогда ни перед кем в жизни не склонялся Игнат. Но теперь он стоял перед народом, опустив голову, не зная, уйти ли ему из клуба, сесть ли на скамейку, или ждать еще от людей несправедливых пощечин-слов.

Из середины зала метнулась чья-то фигура, и Булатов увидел дочь, торопливо идущую к сцене.

«Дочка, зачем же? Какая утеха? Капля дождя в засуху»,

— Федор Сергеевич, дайте мне слово!

— Говори, Феня.

— Папаня, ты сядь, — улыбнулась Феня отцу, — послушай.

Игнат приподнял голову и, глядя куда-то в угол, поверх лиц колхозников, зашагал в конец зала, Проворный Фима ухватил его за руку,

— Садитесь, дядя Игнат.

Феня откинула на плечи пуховую шаль, бросила в зал решительный взгляд, но тут же, словно увидев надвигающийся шквал, прикрыла глаза. Высокая сильная грудь ее забилась под сиреневой кофточкой в частом дыхании.

Феня поняла, что сейчас, вот в этот холодный морозный вечер, решается участь ее отца и вся его трудная, большая, непонятная, запутанная, как звериная тропа в лесу, жизнь поставлена на суд сельчан, Люди, перед которыми Игнат считал себя богатырем, приобрели сейчас огромную власть над его судьбой: в их воле принять непочтительного сына в свою семью либо оттолкнуть от себя, указать на дверь.

— Простите. Я за папаню, — сдавленно промолвила Феня, — обидно мне. Суд не на совесть идет. Не такой мой папаня, как дядя Никит его вам выставляет. Да-да, не такой, зря ухмыляетесь, Никит Савватеевич!

— Холостой ход, товарищ защитник, факты выкладывай! — грубо оборвал Феню Никита Буйвал.

Федор Сергеевич дробно застучал карандашом по столу.

— Помолчи, Никит, слушай!

Феня растерянно склонила голову, пряча дрожащий подбородок в белый пух шали. Мысли путались в ее голове, на язык рвались бессвязные фразы.

— Я не защитник… Как бы складнее, понятнее. Не виноват мой папаня, понятно…

— Погоди, Фенечка, погоди! — послышался в зале крик, и к сцене поспешно прошел человек в измятой засаленной шляпе — колхозный ветеринар Пахом Середкин.

— Негоже тебе за отца заступаться — кровь-то одна, не поверят, — строго проговорил он, усаживая Феню между потеснившимися на первой скамейке колхозницами.

— Мне, земляки, вера есть? — вызывающе глянул Пахом в зал.

— С тобою брехня вроде бы не дружилась, — оборвал напряженную тишину голос Буйвала, — говори!

— Я про Булатова…

Игнат оторвал от рук склоненную голову.

— Не смей! Я не звал, ходатаев не надо мне!

— Для пользы, Игнат, для дела…

— Негоже, Пахом, как паскудной бабенке подолом грязным, трепать. Где обещанное?

— Не ершись, Игнат, говорю, надо, стало быть, время пришло.

Пахом примял сухой ладонью белые, как куржак, пушистые волосы.

— Помните, мужики, слух по Раздолью ходил: Булатова на охоте подранили. Слух тот, конечно, наносный, Игната вместо волка не случайно, а с умыслом кулаки скараулили.

— А дело-то было так. Фенютка должна еще помнить. Метель в тот вечер была, темь такая, хоть глаз коли. Сидит Игнат у себя в избе, лошадок с дочкой на осьмушке бумаги выводит. Та всем коням хвосты зеленым карандашом пораскрасила, я все смеялся, потому нешто такое бывает? А она мне на полном серьезе, как взрослая: «Зелень весной появляется, а весной хорошо, нравится». Сыновья у Игната с обозом ушли, тетка на печи спит, пушками не разбудишь.