Владимир Козловский - Ищу свою звезду

Сидят, стало быть, рисуют. Звяк щеколда в сенях еще разок звяк, человек в горницу завалился Шапка из лисьих хвостов, шуба добротным сукном крыта. Узнаете, кто? Кроме младенцев, все на селе Ладыгина знали. Он и был, мужики. Стал Ладыгин Игната «на дело» звать, местную власть подбивать, уговаривать. Игнат головою мотает. «Зря,— говорит,— ты, Сысой, на своих злобишься да еще меня натравливаешь».

Ладыгин вскипел, хвать из-под поддевки обрез — да в грудь Игнату. Не мне говорить, Булатова знаете, стреляный, испугаешь не в раз, Дочку по голове гладит, а Ладыгину, будто мальчонку: «Убери пушку свою, мне на нее начхать, а дите напугал, видишь?» Потом проводил гостя до двери, посоветовал мотать из Раздолья. «Свору свою прихватывай, — заявил, — не то худо для них обернется». А коли кто на Федора руку подымет (на тебя, председатель), обещал удавить самолично.

Ладьиин ушел, а Игнат Фенютку в постель, полушубок на плечи — и следом. Фенютка не спит, известно, дите, испугалась, тетку зовет. Марфа с лежанки спустилась, ей сказку про Иванушку-дурачка завела, знаю я Марфу, кроме этой сказки, другой не знавала. Расскажет разок, спрашивает: «Спишь, Фенютка?» А та глазками хлоп, хлоп и опять: «Расскажи еще, тетя». Так ей Марфа одно и то же, как «на колу мочало», твердила раз пять, пока не явился Игнат. Пришел он злой, взлохмаченный, без шапки.

Марфа, понятно, косится. «Ишь, — ворчит, — родимый наш до соплей нагулялся, как голову вместе с шапкой в снегу не оставил».

Игнат изругался: «Сволочи! С кем тягаться задумали, я их голыми руками всех взял». Всех, конечно, не всех, а запевалов, верно, тряхнул как положено.

Пахом кашлянул в кулак, покосился на Буйвала.

— Никита, ты будто бы был, когда Острожку прудили под мельницу, два обреза из тины вытащили.

— Ну был, видел, что из того?

— Игната работа, он те обрезы в тот день у ладыгинской своры отнял и в прорубь закинул. А знаешь, как обхитрил? Этого, кроме меня, здесь, пожалуй, никто и не знает.

— Да ты-то что, али за пазухой у Булатова был? — подмигнул соседу Буйвал.

— Погоди, дойдет черед. Он их по углам возле Федоровой усадьбы расставил да по одному и расправился. Федора-то Сергеевича и дома-то не было, в город с утра укатил, ну, а Игнат на обман пошел. Здесь, говорит, своими глазами видал… Хари им всем испоганил да еще припугнул: в Совет, говорит, иду, людей вызывать. Зайцами разбежались. Тетка Марфа, известно, баба пугливая, завопила: «С кем связался, Игнатушка, подкараулят, изверги, покалечат».

Думаете, ему и сошло все гладко? Как бы не так. Из-под угла они храбрецы нападать. Неделю спустя, когда на селе уже ни одного кулака не осталось, в Игната стреляли в Троицком. Приехал он с ярмарки бледный весь, но на ногах еще держится крепко. Марфа с Фенюткой аккурат за столом вечерят. Он рубаху-то снял, а она как есть вся кровью пропитана. На плечо показывает: «Найди, — говорит, Марфа, тряпицу, обмой».

Дура баба к ране золы приложила, нарыв пошел, в жар, в беспамятство бросило. Худо стало Игнату, Фенюшка за мной прискакала. Маленько напомню, молодые не знают, я в те годы по совместительству два поста занимал: где коновал, а где фельдшер. В бреду Игнат многое выболтнул. Потом я ему на-прямки: не таись, знаю, рассказывай.

Ну, рассказал, как перед гробом, во всех малых подробностях. Не хотел, вишь ты, чтобы думали о нем, будто грехи перед колхозом замаливает. Просил не трепать… Я и отмалчивался. Привычка такая, врать не могу, лучше язык на прикол. Ну, а сейчас не стерпел, против воли язык повернулся. А ты брось-ка, Игнат, дутышем пыжиться, Я ведь для пользы.

Пахом кинул на Булатова чуть виноватый взгляд.

— Игнат, может, кто не поверит мне, скинь полушубок, покажи им плечо, здесь ведь свои все, скидай.

— Лишнее, — смутился Игнат.

— Ну, ежели так, за Марфой пошлите. Та старуха набожная, знаю, в жизни ни перед кем не лукавила. Пусть она скажет.

Из-за стола поднялся Федор Сергеевич.

— Верно говорит Игнат, все это лишнее. Булатов не чужой — наш он, до мозга костей наш. Вы как хотите, товарищи, а я в него верю.

На полковом стадионе загорелые футболисты-летчики по-мальчишески азартно гоняли мяч. Зрителей было мало: несколько чумазых подростков и один молодой авиатор в чистеньком, гладко отутюженном новеньком кителе.

Тренировка «в одни ворота» порядком уже измотала спортсменов. Потный, в теплом не по-летнему свитере, вратарь первый закричал товарищам:

— Довольно! Поехали мыться, ребята.

В это время единственный взрослый зритель, молодой летчик, подошел к футболисту с повязкой на майке, капитану команды.

— Постоять можно? — показал он на ворота.

Тот покосился на худощавого незнакомца и усмехнулся:

— А не боишься?

— Чего?

— Убить могут. Мячи, парень, разные бывают. Кочубей, скажем, треснет, хорошо, если мимо пролетит, а вдруг в живот… Хана. Два часа откачивать надо.

— Ну, это не страшно, — расстегивая пуговицы кителя, спокойно произнес летчик,

— Ладно, становись, мы за тебя не в ответе.

Виктор Сокол, только что прибывший из школы в полк, подошел к воротам, сбросил китель, подпрыгнул и трижды подтянулся на штанге. Это упражнение он привык делать всегда перед началом игры для разминки. Футболисты с любопытством проследили за тем, как он поправил сбившуюся на брови пилотку и, пригнувшись, чуть расширив руки, будто борец перед схваткой, замер в ожидании. Тело его напружинилось, сузившиеся глаза прицелились в мяч.

Парень в полосатых гетрах выкатил его на штрафную площадку, поставил на очерченный мелом кружок, откуда обычно бьют штрафной одиннадцатиметровый удар. Потом посмотрел на нового вратаря и отвел мяч ногою немного подальше в поле. Кто-то крикнул:

— Санек, пожалей!

Футболист усмехнулся и откатил мяч еще дальше.

— А ну, попробуем! — громко произнес он и, разбежавшись, с силой ударил левой ногой.

Почти одновременно дрогнул вратарь и, распластавшись в воздухе, мягко упал на землю у штанги. Бросок оказался своевременным, мяч надежно схвачен в цепкие пальцы. Просчитался Сокол в другом, футболисты этого не заметили. Он не тренировался долгое время, поэтому вложил в толчок немало лишней энергии и чуть не на целый метр пробороздил телом землю. Тем не менее бросок был эффективен. Восхищенные лихой хваткою вратаря, футболисты дружно зааплодировали.

— Ого, смотри, вратарь что надо!

— Молодец! А ну-ка еще!

Сокол вскочил на ноги и швырнул в поле мяч. Но тут же о чем-то вспомнив, он отдернул рукав нижней рубашки. Тонкие ноздри его дрогнули, довольное лицо вытянулось. «Часы» От них осталась смятая металлическая пластинка.

— Эй, вратарь, одиннадцатиметровый держи!

О часах горевать не осталось времени, «пушечные» мячи, один сильнее другого, полетели в ворота.