Владимир Козловский - Ищу свою звезду

Кошкой кидается Сокол от одной штанги к другой, падает, извивается, прыгает, молниеносно выскакивает из ворот, отбивается ногой, головой, кулаками. Ни один мяч еще не вынут из сетки.

Футболисты кричат, свистят, аплодируют.

— А ну-ка пенальти!

— Эй, вратарь, одиннадцатиметровый держи.

Сокол весь в движении, весь словно наэлектризован. Мышцы его напружинены, смятая одежда в пыли, на щеке свежая ссадина.

— Подводи ближе! Бей! — кричит он.

Футболист в полосатых гетрах ставит мяч на очерченную мелом точку — почти рядом с воротами. Он отходит чуть в сторону, бежит, замахивается ногою. Но Сокол уже изучил этот замах, знает, куда повернет носок бутса, знает, куда будет направлен удар. Бросок! — и тело его у штанги. Мяч отбит кулаком. Снова удар, снова бросок. И так еще и еще, пока измученный, потный, в измятой запыленной одежде вратарь поднял руку.

— Довольно. Прошу пощады!

Футболисты окружили Сокола, забросали вопросами.

— Откуда? Кто? В какую эскадрилью зачислен?

Выяснив всю подноготную Сокола, парень в полосатых гетрах протянул ему руку:

— Капитан команды Краснов. Поднимаю за тебя обе руки: одну за то, чтобы в команду к нам, вторую — в мое звено штурманом. Идет?

— Согласен.

Соколу понравилось в полку с первых же дней. Внимание товарищей, футбол, который сразу сделал его предметом разговора всех болельщиков, первые полеты. Самолет отрывался от душного, накаленного солнцем аэродрома. Свежая струя воздуха ударяла в раскрытое окно кабины, и Соколу казалось, будто после утомительных занятий он опускается в прохладное чистое озеро. Он чувствовал небывалую легкость в теле, настроение поднималось.

Как и многие молодые люди, Виктор представлял себе прежде, что летчики «сделаны из какого-то особого теста», что у них и сердце не как у всех прочих, а «железное», и нервы «стальные». И теперь после нескольких тренировочных полетов в зоне расположения аэродрома, выполненных на отлично, он внутренне гордился собой и решил: быть летчиком, пожалуй, легче, чем агрономом, головоломки меньше, а почета значительно больше. Самолюбию льстили и похвалы командира Краснова:

— Голосовал за тебя без ошибки.

Но вот в одном из более продолжительных полетов командир корабля не узнал своего штурмана.

— Веди на цель, сбрасывай! — кричал он через ларингофоны Соколу. Но тот словно усрул.

— Ты что там природой любуешься? Бомбить за тебя кто будет?

И вдруг Краснов почувствовал, как вздрогнул штурвал и самолет, словно подброшенный ветром, облегченно подпрыгнул вверх, «Куда же он бомбы бросает, сдурел?»

Из кабины Сокол вылез бледный.

— Командир полка требует вас к себе, — доложил ему подбежавший дежурный по полетам.

— Сейчас, — безразлично ответил Сокол и пошел, но не за своим командиром к старту, а обратно к машине.

— Быстрее, Сокол, — обернувшись, крикнул Краснов — Зыков ведь ждать не любит.

— Сейчас, — с той же медлительностью отозвался Сокол и полез в кабину.

К Зыкову он подошел лишь минут десять спустя. Полковник встал со своего раскладного стульчика, который специально для него привозил на аэродром дежурный по старту. Лицо Зыкова красное, рука за спиной, ноздри раздуваются. Поодаль Краснов; фуражка до самых глаз нахлобучена, носок сапога долбит ямку.

Сокол нетвердо подошел к Зыкову, устало вздернул к козырьку руку.

— Как стоите? — грохотнул полковник. — Вы что, в торговом ряду на базаре или… или на стадионе?

Сокол выпрямился, уставил в полковника совсем даже не испуганный, а скорее безразличный, мутный, как у пьяного, взгляд.

— Мяч пинать научились, а остальное — пустяк, ненужное? — кричал Зыков. —На войне по своим бомбы швырять будете, так что ли?

— Не рассчитал, товарищ полковник.

— Вы знаете, куда бомбы швырнули? Не знаете? Я вам скажу. Не на цель на полигоне, а в пеленгатор — поняли? Радисты с перепугу и сейчас из убежища не выходят. Что это, умысел, хулиганство? Видали орла,— обратился Зыков к Дымову. — Захотел пеленгатор бомбить — разбомбил, завтра стоянку попробует. Не штурман, а ворона, где подопрет, там и желудок свой опорожнит… Хоть на нос самого комдива.

Сокол, не слушая Зыкова, смотрел поверх его головы.

— Пять суток строгой. Ясно?

— Вполне.

— Как отвечаете?

— Я говорю, ясно, товарищ полковник, — с прежним безразличием заученно ответил Сокол.

— Идите да не забудьте устав прочитать. Завтра зачеты приму.

— На гауптвахте? — спокойно спросил Дымов.

— Хотя бы.

Когда Сокол отошел от старта, полковник, кряхтя, уселся на стульчик.

— Как, Аркадий Григорьевич, не пересолил я, а?

— Нет. На этот раз, пожалуй, даже недосолил. Действительно, предел разгильдяйства.

Маленькая комнатка-камера совершенно пуста. Только на ночь караульный боец заносит в нее топчан и подает Соколу его шинель, синюю с голубыми петлицами. Остальные восемнадцать часов на ногах — хочешь стой, хочешь ходи — четыре шага вперед, два в сторону, маленькое окошечко высоко, едва достать руками. На гауптвахте полумрак, словно в густом лесу, и тишина, как в склепе на кладбище.

Невеселые мысли у Виктора Сокола. Злость на себя, на полковника, на караульного, который не разрешает даже присесть на холодный цементный пол. Вспоминается снежная Карелия, седой от пены Кугач, хрупкие, с нежной, как щеки ребенка, корою яблони… Там тишина, душистый, с тонкою горечью запах сосны, простор не стесненных спешкой мыслей. Здесь, в полку, все по минутам, задуматься некогда, на аэродроме противный запах бензина и горелой касторки. Кому, конечно, что нравится: сколько людей, столько и вкусов. Иным бензин, как духи, дым от касторки — ладан. А ему они — сероводород, аммиак, слезоточивые газы. Словом, дрянь такая, что нос закрывай, не дыши, ходи, как по свалке. Дрянь не дрянь, а привыкнуть надо, не барышня кисейная — летчик.

Прямо с гауптвахты Сокол попал на полеты. История повторилась. Краснов, докладывая полковнику о вылете, не выдержал:

— Не нужен мне такой штурман. Понимаете, товарищ полковник, сначала ведет себя как положено, обязанности выполняет с точностью, а потом не мычит, не телится. Молчит да и все.

— Гнать симулянта, под суд! — закричал вышедший из себя Зыков.

Зная слабость Зыкова к футболу, Дымов осторожно спросил:

— Может, ему, Геннадий Степанович, занятия спортом мешают?

— А черт его знает, возможно. Зазнался, видите ли, вратарь, гордость команды.

— Так ты тогда, товарищ Краснов, от футбола его освободи, замени, понял? — посоветовал Дымов.

Зыков заморгал глазами.

— Ну-ну-ну, освободи… Палку перегибать не надо. Они без такого голкипера даже аэродромной роте продуют. — Полковник окинул взглядом находящихся на старте летчиков.