Владимир Козловский - Ищу свою звезду

— Вот какая история. Не прав я? А помните, на Кугаче говорили: человек человека в беде оставлять не должен. Вы ведь не бросили утопающего. Собой рисковали… Рискнул и я…

Лицо Дымова снова стало отечески близким. Он встал, обнял Павла, привлек его к себе.

— Павлушка, Павлушка… Я ведь за тебя вдвойне отвечаю: и перед полком, и перед твоей матерью. Задал ты задачу, мой друг, своему наставнику, как и ответить, не знаю. Никакой учебник не поможет, не найти в нем ответа. Но сердцем чувствую — прав ты. Что же тебе посоветовать? Вот что — валяй, дорогой, — будь до конца доктором. Уверенность есть? Вылечишь?

— Вылечу, Аркадий Григорьевич, — с благодарностью взглянул в глаза Дымова Павел.

Немало замечаний и выговоров получил Павел от своих командиров, приучая Сокола «нюхать» воздух. Правда, все эти взыскания вешним снегом таяли в кабинетах Дымова и командира полка Зыкова, посвященных в «тайну» прославленного вратаря гарнизона. Оба знали безвинные мучения Чичкова, старались не замечать их, для вида ворчали в присутствии других. А Павла каждая минута, отвоеванная Соколом у воздуха, радовала, как общая их победа.

— И чего это вы в няньку себя превратили, — пожалел Павла техник. — Рыгальщик ваш — штурман безнадежный. Себе только из-за него репутацию портите.

Обычно сдержанный, командир корабля на этот раз удивил техника вспышкой возмущения.

— Тумак ты, тумак! Не товарищ, а так, тьфу, — не найдя подходящего слова, плюнул себе под ноги Павел.

…Как студенты готовятся к выпускному экзамену, так и летчики готовились к комплексному боевому полету, проверять который приехал сам командир дивизии Гордый. До позднего вечера лазали они по машинам, копошились в толстых томах учебников, расстилали возле самолетов длинные холсты карт. Контрольный полет включал в себя комплекс всех боевых упражнений, требовал натренированности, четкой слетанности экипажей.

Самое страшное для Сокола было в том, что полет должен продлиться три часа. Вынесет ли? Последние дни он перешагнул через свои роковые минуты, но полеты все равно продолжались не более полутора часов. А теперь от него требовалась сразу двойная выносливость. Что бы ни делал Сокол, его неотвязно преследовала одна и та же беспокойная мысль: «Подведу я Чичкова, всех ребят подведу, всю эскадрилью опозорю»,

Последние предполетные минуты. Остервенело ревели моторы, вихри пыли носились по летному полю, бегали по аэродрому озабоченные летчики. Со свистом рассекали воздух винты, дрожали от напряжения машины. Сокол сидел в кабине, одетый в мягкие унты, теплый меховой комбинезон. В серых глазах его — нескрываемое беспокойство. «Все будет хорошо, — мысленно повторял он слова Павла, — не думай об этом».

Моторы прогреты, проверены. Аэродромная лихорадка стихла, Через минуту-другую командир махнет рукой технику и машина подрулит к старту. Сокол внимательно смотрит на старт, думы его далеко, они уже там, в небе, в полете.

Неожиданно открылся люк, в него просунулась голова техника. Техник протянул руку и что-то сунул в карман Соколу.

— Возьми-ка в полет, на случай…

Виктор недоверчиво посмотрел на техника и извлек из кармана его подарок — старую трехпалую солдатскую варежку.

— Не понимаю. Зачем?

Техник заговорщически объяснил:

— Болтанка скрутит, ты в варежку… Ну, а потом за борт, и концы в воду.

— Спасибо, — пожимая измазанную маслом руку техника, растрогался Сокол.

Большеухая голова техника скрылась за кабиной. Словно дожидаясь этого, взвыли моторы. Самолет плавно побежал по гладким бетонным плитам дорожки, неслышно поднял хвост.

Сокол прильнул к стеклу кабины. В голове звон, в ушах дребезг, в мыслях жалость к себе. «Твой последний полет, Сокол. Запомни».

— Алло.

— Слушаю, командир.

— Как настроение?

— На троечку с минусом.

— Это ты брось… тяни на пятерку.

Размеренно пели свою песню моторы. «Сколько осталось минут? Сорок? Пятьдесят? Какая разница. Лучше не смотреть на часы, на время забыть».

— Алло, Витя?

— Слушаю.

— Самочувствие?

— В порядке.

Едва самолет подрулил на стоянку, техник услужливо подставил к кабине Сокола лесенку и, открывая люк, заговорщически справился:

— Ну, как, Витя, все в порядке?

— Кажется, выполнили неплохо.

— Да нет… Как здоровье? Варежка моя помогла?

— Ах, варежка — спохватился Сокол. — Помогла, Коля. Еще как помогла.

С этими словами он вынул из кармана комбинезона трехпалую солдатскую варежку, осторожно стряхнул с нее прилипшие соринки и будто очень дорогую, редкую вещь протянул технику.

— Благодарю, Коля. Если бы не ты да не он, — кивнул Сокол на вылезавшего из кабины Чичкова, — все, отлетался бы я, пришлось бы мне распрощаться с небом.

Сокол поднял голову: в голубом океане хлопьями грязной пены плыли и плыли вдаль облака. Они темнели, окаймлялись недоброй синью. В небе блеснула короткая молния, перекатистым эхом громыхнул гром.

Четыре бойца аэродромной охраны, ухвативши друг друга за руки, живой цепью сдерживали наступающую на них толпу женщин. Всегда опрятные, в нарядных платьях, жены, сестры и матери летчиков сейчас чем-то напоминали толпу торговок: растрепанные прически, смятый шелк платьев, запыленные туфли.

— Пропустите! Да пропустите же, пропустите! — кричала молодая с перекошенным внутренней болью лицом женщина,

— Покажите мне Мишу! Дайте взглянуть! Родной, покажись, отзовись! — стонала другая.

— Вы не люди, столбы, у вас не сердца, а ледяшки. Пустите! — пыталась разомкнуть крепкие руки охранников третья, а гневными сухими глазами.

— Скажите, а мой прилетел, вернулся?

— Сорок девятый сел? Не видали?

— О, будь они прокляты, бандиты фашистские!

— Коленька, Коля, где ты?

— Война! Как же так?

Гимнастерки у бойцов уже покрылись мокрыми пятнами, влажные пальцы скользят, живая цепочка вот-вот лопнет, не выдержит,

— Бабоньки, отхлыньте, прошу вас, нас пожалейте! — пытается перекричать женщин длинноусый загорелый боец. — Недозволено на аэродром, строгий приказ полковника!

— Пустите! Пустите! Пустите!

Весь город видел, как на восходе солнца в прохладное июньское небо одна за другой взлетали эскадрильи. Они строились «клином» и девятками, одна за другой, уходили на запад. Тихое предутреннее небо ревело моторами, серебристые птицы заслоняли собой облака, и было их так много, что старожилы Пригорска сбились со счета. Но тот, кто провожал в этот раз своих близких в небо, сосчитал их в точности. По тревоге взлетели даже резервные экипажи. Весь полк покинул базу, двинулся в бой…

Кто вернется назад? Кто останется там, скрытый недоступной для глаза синею далью? Видно, силен оказался враг, если два часа спустя самолеты возвращались уже не твердо сколоченными в строю девятками, а парами, одиночками. И вид у самолетов был уже не бравый, как прежде. Один садился с разбитым крылом, расщепленным, словно доска, на планки. Сел ли?