Владимир Козловский - Ищу свою звезду

— Летчик с Раздолья, отец к вам направил, — ответила за Сокола Феня.

Бородач опустил ружье, подойдя вплотную, взглянул в лицо С скола.

— Документы есть?

Сокол механически сунул было в карман руку.

— С собой ничего не осталось.

— Оружие? — так же сердито спросил бородач.

— Вот только это, — кивнул Сокол на автомат.

— Да наш он, товарищ Буйвал, чего зря канитель развели, — с жаром сказала Феня.

— Помолчи, Феня. Порядка не знаешь? — с нарочитой строгостью пробасил Никита. — Ефим, обыскать его.

Фима проворно обшарил карманы летчика.

— Нет ничего, — сказал он, сердито косясь на товарища. — И так видно, что наш… Феня-то врать не станет…

— Без тебя не знаю! — грубо оборвал юношу Буйвал. — Иди, указывай дорогу. Шагай, летчик, за ним, а мы, как положено, с тылу прикроем.

Так под конвоем партизан — людей, для которых десятки раз рисковал жизнью Сокол, — пришлось ему, сдерживая обиду, прошагать по путаным тропам еще с полчаса. Иной рисовал он себе встречу с людьми Малой земли: думал, обнимутся друзьями. А вышло так грубо и сухо, будто снова оказался в плену.

— Озеро Колтинское, — объяснила Соколу Феня.

Совсем рядом из темноты вынырнула лодка. Сухонький старичок неторопливо подогнал ее к берегу. Буйвал кивком ответил на приветствие старика и обратился к молодому партизану с прежней сухостью:

— Доставь их, Ефим, к Сергеичу, а я посижу на заставе. Да не задерживайся, мне ведь и заснуть пару часов надо еще…

Старик бесшумно опустил в воду весла, толкнул лодку. Хитровато покосившись на Сокола, осторожно спросил:

— Издалека, сынок, в наши края залетел?

— Считайте, что из самой Москвы, папаша.

— Неужто! — в удивлении подбросил не в такт весло перевозчик. — И надолго к нам в Колту, милый?

— Не знаю. Наверно. Скоро от вас ведь не выберешься.

— И давно из столицы?

— Четвертые сутки пошли.

— Вон оно как, слыхали? — подмигнул Фене старик. — Небось новостей у тебя на месяц рассказывать хватит. Ты уж не обессудь, завтра первым за ними пожалую.

Дно лодки скрипнуло о песок. Старик встал, выдернул весло из уключины и оттолкнулся им, как багром. От толчка все покачнулись, лишь один перевозчик остался недвижим.

— Вот и наша скрадка, сынок. Отсюда-то мы и зверей скрадываем, — пропуская Сокола вперед, представил лодочник. — Третью скрадку меняем. Хитер зверь… Враз не обманешь… Так не забудь, сынок, завтра нагряну, с пасечником Остапом придем. Ты небось гостинцев-то из Москвы позабыл прихватить?

— Сам на волоске удержался, — усмехнулся Сокол.

— Да что ты? Тогда о гостинцах и речи нет… У Остапа медовухи бутыль припрятана. Прихватим в таких-то случаях. Счастливо отдохнуть, милый.

— До свиданья, папаша!

Не успел Сокол взобраться по откосу на берег, как впереди вырос силуэт человека.

— Стой, кто идет? — по-военному четко выкрикнул он

— Это я, дядя Никанор, Ефим.

— А с тобой?

— Связная с Раздолья да летчик один из Москвы прилетел.

Полный, с вислыми, как у запорожцев, усами партизан подошел ближе, ослепил Сокола ручным фонарем.

— Какие ветры занесли в нашу сторонушку?

— Попутные, дядя Никанор, попутные, — ответила за Сокола Феня.

Старик лодочник догнал Виктора и засеменил с ним рядом.

— Лодку на внука доверил, — пояснил он, — терпежу нет, о Москве хотя бы словечко услышать хочется.

Партизанский лагерь ничем не выдавал своего присутствия. Ни единого огонька не увидел здесь Сокол до тех пор, пока не вошел в землянку командира отряда. Внутренность землянки мало отличалась от тех, какие видел он прежде на фронте. Стены ее густо обвиты ивняком, обмазаны глиной и выбелены. Посредине на вбитых в землю подставках — невысокий столик, в дальнем углу приютилась такого же типа покрытая темным байковым одеялом кровать. На стене под самой крышей чернела дыра, у краев густо закопченная дымом. Партизаны, боясь быть обнаруженными немецкими летчиками, разжигали огни только в землянках. В помещении командира отряда пахло дымом, копотью керосиновой лампы. Полумрак и приятный холодок располагали ко сну.

Навстречу Соколу поднялся высокий сутуловатый человек в очках. Он окинул летчика изучающим взглядом и протянул жилистую худую руку.

— С девятьсот двадцать шестого?

— Да, с него,— понимая, с кем имеет дело, вытянулся летчик.

— Рад за вас. Между прочим, я знал, что один человек в самолете остался жив.

— Интересно, откуда бы? — загорелся любопытством Сокол.

— Догадаться нетрудно. Недалеко от сгоревшего самолета мы нашли пилотку немецкого солдата. Трава там была в крови. Посмотрели и поняли: наш немца кокнул. Хлопцы мои вас долго искали.

— У меня, товарищ Корж, в том месте партийный билет спрятан.

— Если хорошо спрятан, цел будет, завтра разыщем. Чего ж вы стоите, садитесь сюда, — указал Федор Сергеевич на врытый в землю пенек.

Корж снял очки и бережно уложил их в футляр. Пройдясь по землянке, он сочувственно взглянул на летчика.

— Измучился, знаю. Мне твоя провожатая все рассказала. Ну-ну, голову вешать раненько. Потерпи немного. Сейчас принесут нам ужин. Покушаешь, выпьешь, выспишься. Позавчера ребята танкетку подшибли. В ней бидон с немецкой водкой нашли. Наши противники с комфортом воюют, перины в танках таскают, керосинки, альбомы. Говорят, даже любовниц прихватывают… Зато мы живем, как косарь на лугу. Все хозяйство на горб — и подался. Голодовали мы тут как-то, в кольцо нас зажали, спасибо ваш парень выручил. В самую тяжелую минуту посадку к нам сделал. Немцы кругом, истребители караулят, да и ночь лунная, а он рискнул, проскочил. Я его до сих пор, как родного, вспоминаю. Смелый такой, на вид богатырь, а нас увидел, заплакал, как девочка.

— Фамилию не помните?

— Павел Чичков, слышал о нем?

— Павлик? Еще бы! Инструктор мой, командир, так мы же вместе с ним прилетали.

— Вот как! Извини, не узнал. Выходит, тоже родные.

В землянку вошла Феня. Ее, по-видимому, нисколько не утомила дорога. Будто после спокойного сна и холодного душа, она выглядела свежей и бодрой. Волосы ее аккуратно расчесаны, собраны на затылке гребенкой, на плечах нарядная, легкая, как дым, косынка.

Она поставила на стол большую, клубящуюся паром миску полевой каши, нарезала хлеб, вытерла полотенцем кружки.

— Кажется все, Федор Сергеевич, — взглянула она на Коржа, — мои обязанности выполнены.

— Посиди с нами, Феня, вместе поужинаем, — предложил Федор Сергеевич, заметив, с какой неохотой направилась она к выходу.

— Ужинать не хочу, а посидеть — с удовольствием, — живо откликнулась Феня и, отогнув край постели, присела на угол кровати, в тень.

Федор Сергеевич открыл дверь землянки и крикнул в темноту:

— Сысоич! В чем там задержка?