Михаил Алексеев - Русский характер [Рассказы, очерки, статьи]

Терехин твердо решил держаться. Ведь было сделано самое главное: преодолены эти, казалось, непроходимые четыреста метров. Правда, удалось пройти немногим, но пусть один он с горсткой гвардейцев — все равно он будет держаться до конца, до последнего.

Так думали и бойцы. Даже если бы им пришлось здесь умирать, они все равно не ушли бы отсюда.

В сумерках немцы стали со всех сторон подбираться к окопам, в которых засели гвардейцы. Против обыкновения они не зажигали ракет. Они подбирались в потемках, и время от времени из мрака доносились слова на ломаном русском языке:

— Сдавайтесь, вы окружены, сопротивление бесполезно.

Они действительно пытались совсем окружить гвардейцев, зайти с тыла, чтобы отрезать единственный выход в лощину, но Сизов, помня наказ своего командира, ударил из трофейного пулемета, веером рассыпая пули, и замкнуть кольцо немцам не удалось. Тем не менее они продолжали выкрикивать:

— Сопротивление бесполезно. Сдавайтесь!

— Сейчас сдадимся, — насмешливо отвечали гвардейцы и подкрепляли ответ огнем автоматов.

Уже совсем стемнело, когда со стороны лощины к окопам подполз человек. Встретивший его Сизов признал в нем сержанта Тишкевича. Сержант тянул за собой катушку провода.

— Послан установить связь, — коротко доложил он младшему лейтенанту.

Через несколько минут в окопчике Терехина был установлен аппарат полевого телефона, а еще через минуту младший лейтенант услышал голос капитана:

— Терехин, молодец! Держись крепче. Ни шагу назад!

— Есть, ни шагу назад! — ответил младший лейтенант.

С телефоном ему стало как-то веселее. Теперь он уже не был один со своими орлами. Тоненькая телефонная проволока, протянутая сержантом, как бы приблизила к нему родной батальон.

Ночью никто из гвардейцев не сомкнул глаз. Едва заметив тень или услышав подозрительные шорохи, они открывали огонь, и немцам так и не удалось даже приблизиться к занятым советскими бойцами окопам.

К утру из штаба батальона сообщили:

— Начинаем. Соображай, как действовать…

Батальон снова пошел в атаку. В то же время Терехин решил, что надо открыть огонь, чтобы отвлечь внимание немцев от наступающих.

Четыреста метров (были тяжелыми. Командиры и бойцы, конечно, понимали, что любой ценой они должны быть пройдены. Выход на холмы обеспечивал дальнейшее продвижение вперед, уже более легкое. Но каждый метр засохшей, выгоревшей и уже политой кровью степной земли, по которой ползли и бежали гвардейцы, был пристрелян противником. Снова упали первые цепи. Снова разбилась и не вышла атака…

— Все равно держись! — сухим, жестким голосом сказал командир батальона, вызвав Терехина к телефону.

— Держусь, — ответил тот.

Он и его товарищи, усталые, не спавшие почти двое суток, за день отбили одну за другой восемь атак.

Перед вечером наши снова пошли в наступление, чтобы наконец преодолеть эту полосу в четыреста метров. И тогда-то лейтенант Терехин решился на смелый, может быть, даже отчаянный ход. Он тоже поднял своих бойцов, чтобы атаковать немцев с фланга. Это было опасно. Немцы в упор могли расстрелять горсточку гвардейцев.

«Все равно, — подумал Терехин, — была не была…»

Протяжное «ура-а-а», раскатившееся в лощине, было подхвачено и на холме. Бойцы Терехина и сам он впереди их бросились на фашистов, презирая опасность и саму смерть.

Немцы не выдержали двойного удара. Вслед отступающему противнику учащенно стреляли пулеметы, и «ура», победное, ликующее, снова прокатилось над степью.

Четыреста метров непроходимой степи были пройдены. И отсюда, с холмов, в наступающих сумерках гвардейцам было видно зарево над городом, где уже много недель шло большое сражение.

Туда, туда, на помощь товарищам!..

Ночью мы подъехали к переправе у Лебяжьей Поляны, оставили машину в лесу и подошли к берегу.

Ночь безлунная, темная, но зловещее зарево горящего города освещает Волгу до середины. Над рекой ползут косматые клубы дыма.

Трое водников, одетых в серые ватники и красноармейские пилотки, ожидают на переправе прихода катера. Они приглашают нас в маленькую землянку, выкопанную в песчаном грунте. Притиснувшись друг к другу, мы пережидаем огневой налет вражеских минометов.

До нас доносится стук мотора, и вскоре катер подходит к берегу. Через палубу большого полуобгоревшего парохода на ощупь пробираемся к катеру, с трудом проходим в крохотную каюту. Катер отчаливает. Слышится стук мотора, плеск воды, изредка доносятся глухие раскаты орудийных выстрелов и свист пролетающих где-то над нами мин. В полудремоте проходит полчаса. Катер причаливает к острову Спорному.

В темноте видим толпу людей. Это женщины и дети с узлами домашних вещей. Спрашиваем, почему они не уезжают от фронта подальше.

— Не хотим уходить далеко от города, — отвечает нам пожилая женщина. — Все говорят, что фашистов скоро отгонят и можно будет вернуться домой.

Но где теперь их дом? В городе уцелело редкое здание.

— Все равно, — говорит женщина. — Как-нибудь переживем. Только бы фашиста отогнать.

Дети плачут, матери укрывают их одеялами, платками.

Пожалуй, нет на войне зрелища более скорбного, чем женщины и дети, оставшиеся без крова.

По узкой тропинке пересекаем остров, подходим к наведенному несколько дней назад деревянному наплавному мостику через Волжанку. Мостик держится на бочках и якорях. Когда на нем сходятся вместе несколько человек, мостик погружается, и вода поднимается до колен. Зато эта переправа неуязвима для вражеской авиации — мостика с воздуха не видно.

Выбравшись на берег, мы карабкаемся через нагромождения железного лома, идем мимо глубоких черных воронок, вырытых фугасками.

Противник ведет частый огонь. Густо ложится шрапнель, осколки пробивают лодки, в которых отдыхают уставшие солдаты. Оглушенные недалеким разрывом снаряда, падаем в какую-то канаву. Две лошади бьются на земле, запрокинув головы. Из темноты появляются санитары, они укладывают раненого ездового на носилки и несут в укрытие.

Рассветает. Из полумглы все отчетливее вырисовываются контуры разрушенных строений заводского района. Эскадрилья тяжелых немецких бомбовозов снижается над трубами завода, сбрасывает смертоносный груз. За нею идет другая. Гремят артиллерийские и минометные залпы. На короткий миг канонада стихает, и тогда воздух оглашается частой дробью пулеметных и автоматных очередей, взрывами гранат. Это гитлеровцы идут в атаку.

Так начинается здесь каждый день.

Тракторный, «Красный Октябрь», «Баррикады» стали главными бастионами обороны. Тут можно укрываться за железобетонными стенами цехов, за станками, за заводской трубой, за стальными плитами, металлическими конструкциями, наконец, в подземных убежищах-тоннелях.