Михаил Алексеев - Русский характер [Рассказы, очерки, статьи]

Весь день мы прикрывали катер огнем, а ночью сняли его с мели. С тех пор дружба наша еще более окрепла.

Отважный командир Лысенко умер от ран, и мы похоронили его вместе с другими моряка ми, близ Ахтубы.

Лучшим комбатом в нашей бригаде был Ткаченко, спокойный, интеллигентный человек, бывший инженер гидроэлектростанции, тот самый Ткаченко, о котором хорошо написал К. Симонов в очерке «Бой на окраине». Любил я и комбата Графчикова, толкового, храброго в бою; отважного, но своевольного командира минометного дивизиона Котова. Однажды ночью, чтобы проверить бдительность своих, часовых, Котов зашел со стороны противника и начал стрелять из нагана. Ну, конечно, часовые открыли по нему огонь. Мины солдаты в дивизионе Котова называли котятами. «Черные, гладенькие, только не пушистые», — говорил он.

— Да, тяжелое было время, — задумчиво говорит Горохов, — в октябре нередко случались дни, когда буквально нельзя было высунуть нос из блиндажа.

С комиссаром группы Грековым мы сдружились с первой нашей встречи. В иных дивизиях и полках было так: командир и комиссар в роты и батальоны ходят вдвоем. У нас было иначе: в те батальоны и роты, где он побывал, я уже не ходил. Бывали у нас с Грековым, конечно, и разногласия, но они не вызывали осложнений в работе.

Начальник политотдела Тихонов — в прошлом партийный работник. Он умел, как никто из нас, поднимать настроение людей.

Крепкую поддержку оказывали нам тракторозаводские рабочие-коммунисты. Они изготовили для нас одиннадцать танков, двенадцать тракторов, не один десяток минометов и танковых пулеметов. Кроме того, в бригаду влилось свыше тысячи рабочих. Я искренне огорчился, что не мог сразу обмундировать их. Нередко можно встретить артиллеристов в замасленных рабочих куртках, минометчиков в кепках, в пальто, подпоясанных ремешком.

Секретари райкома партии часто приезжали в штаб группы, всегда были в курсе боевой обстановки. Их появление всегда радовало нас. Связь с левым берегом поддерживалась самолетами и радио. Не хватало продовольствия, обмундирования. Как-то пробился ночью один катер. Привез обмундирование, но оно оказалось малого размера. Солдаты — вчерашние рабочие тракторного — шутили: «Называют нас богатырями, а обмундирование шьют, как на малышей».

В конце октября наступило некоторое затишье. Наконец-то, появилась возможность немного передохнуть. Впервые за месяц можно было поспать не урывками, снять на ночь сапоги, а то от тесной обуви у иных стали опухать ноги.

Но затишье длилось недолго. Второго ноября бои начались с новой силой. Противник подбросил резервы, чтобы смять нас, подавить мощью огня. В 7 часов утра, после мощного огневого налета артиллерии и минометов, началась бомбежка с воздуха, которая продолжалась десять часов подряд. Лишь изредка, на десять-пятнадцать минут очищалось небо от самолетов.

Фашисты бомбардировали все участки нашей обороны, стремясь парализовать систему управления, подавить огневые средства. Положение создалось напряженное. Я срочно запросил штаб фронта дать самолеты. Прислали пять истребителей, они прикрыли нас ненадолго.

После бомбежки— атака пехоты. Мы отбили ее.

Через день вновь бомбежка, артиллерийский обстрел и атака пехоты. Потом — несколько спокойных ночей, и затем семнадцатого ноября — опять атака. На батальон Ткаченко пошли шестнадцать вражеских танков и два полка пехоты. Бой продолжался весь день. Отдельные танки прорвались к Волге. В бой вступили наши повара, писари, бойцы тыловых служб. В густом тумане справа и слева слышались крики «ура», но ничего не было видно.

Я бросил к месту пробитой немцами бреши в нашей обороне последнее, что у меня оставалось, — полтораста автоматчиков и столько же саперов. И мы сумели отбросить фашистов к северу от Рынка.

В ноябре положение группы осложнялось еще и тем, что ухудшилось сообщение с левым берегом. По реке шел лед, бронекатера уже не могли пробиться, поэтому подвоз продовольствия сократился. Пришлось уменьшить паек. Хлеба стали выдавать по пятьсот граммов.

Из трудного положения выручали нас самолеты. Они сбрасывали на парашютах продовольствие, обмундирование, боеприпасы. Но мне не нравилось это, так как противник получал верный сигнал, что наша группа находится в крайне бедственном положении, и усиливал нажим. Поэтому я попросил командование фронта ничего не сбрасывать с самолетов.

В эти дни особенно ярко проявились замечательные качества советских людей. Какой чудесный народ у нас! Все понимали, что положение нашей группы на «пятачке» очень тяжелое, однако никто не падал духом. Нередко случалось и так, что переправленные на левый берег раненые «дезертировали» оттуда. Под видом санитаров они переходили на правый берег, добирались до кухни и, поев, отправлялись в роту.

В середине ноября мне стало известно: готовится удар по врагу южнее Сталинграда, и сознание, что держаться осталось недолго, вселяло новые силы.

А в штабе фронта шла напряженная подготовка. Принимались меры, чтобы неприятель не обнаружил передвижение наших войск южнее Сталинграда и оттянул свои силы с севера на юг. Несколько раз командующий фронтом вызывал меня по радио и спрашивал о вражеской дивизии:

— Слушай, Горохов, шестнадцатая перед торбой? Не ушла?

Я отвечал, что шестнадцатая дивизия продолжает штурмовать наши позиции. И даже в тот день, когда началось контрнаступление южнее города, противник на нашем участке все еще продолжал свои атаки. Лишь после того, когда наши войска прорвали неприятельскую оборону, шестнадцатая дивизия снялась, не успев даже убрать трупы своих солдат.

23 ноября в полдень я находился на наблюдательном пункте у Сухой Мечетки. Смотрю — противник цепями отходит вглубь. «Что такое?» — думаю. Приказываю открыть заградительный огонь. Несмотря на это, враг продолжал отходить. Через несколько минут мои разведчики донесли, что в Спартановку вступила дивизия полковника Владимирова. Первым соединился с нею батальон Ткаченко.

Вместе с дивизией Владимирова мы очистили от немцев Спартановку, район зеленых посадок.

Вот так жили мы и бились с врагом на Мокрой Мечетке. Сдружились все, родными стали, — ведь ничто так не сближает, как общая борьба с врагом.

И когда в начале декабря я получил новое назначение, жалко мне было расставаться со своими боевыми товарищами. Весь день я ходил по ротам, прощался с солдатами, командирами. Потом собрались боевые товарищи на берегу Волги, обнялись, пожелали друг другу счастья, боевой удачи.

…В тот же день я после трех с половиной месяцев боев впервые переехал на левый берег и, не задерживаясь, отправился в район южнее Сталинграда, туда, где наши войска развивали наступление.