Уильям Эш - Выбор оружия

Ощущение, что жизнь должна быть такой, чтобы человек его склада мог чувствовать себя уверенно, вероятно, и лежало в основе его политических идеалов. Впрочем, кто знает! Но как могло случиться, что Сен, такой мягкий, робкий человечек, вступил на путь, при котором роковой исход почти неизбежен, если Шэфер, конечно, прав. Томас все еще не мог примириться с этим. Во-первых, нелегко признаться, что ошибся в человеке; значит, он мог ошибаться и во многом другом: ведь он был так уверен в безвредности Сена. Во-вторых, если сумасбродная теория политической активности даже таких, как Сен, толкает на несвойственные им поступки, то тут в какой-то степени упрек самому Томасу. Он всегда находил утешение в мысли, что человек не может идти против своего характера, который сложился в ранней юности. Эта мысль во многих случаях помогала ему безжалостно отвергать какие-то решения, чуждые его натуре. Она же была отправной точкой его суждений об окружающих и о самом себе. Но, вероятно, Сен слишком глуп и просто не понижал, что рано или поздно его все равно схватят. Да, да, лучше думать именно так, особенно если вспомнить, какое лицо было у толстяка, когда его тащили: он одинаково боялся и того, что проговорится под пыткой, и самой пытки. Тот, кто неверно оценивает свой характер, всегда кончает трагически. Да, только так и надо рассуждать, особенно сейчас — близится решающая минута, и он не может позволить себе отвлекаться на второстепенные проблемы.

За этими размышлениями он пропустил завтрак, и пришлось удовольствоваться разогретой едой; зато он был совсем один.

Выйдя из столовой, он почти по привычке повернул к лазарету. Он не собирался разговаривать с пленным, хотел только осведомиться, каково его самочувствие с утра.

Его поразило, что у входа нет часового: он понял, это могло означать только одно, и почти вбежал в здание. Изолятор был пуст. Он прошел в другое крыло: здесь Прайер делал обход.

— Где он?

— Его взяли с час назад.

— Шэфер?

— Да. Я дал им двух санитаров, чтобы нести носилки.

— Боже мой! И вы не сказали, что он еще не транспортабелен?

— Меня не спрашивали.

— Все же могли бы замолвить словечко, — с легким сарказмом.

— Кто меня послушает? — сердито спросил Прайер. — И вы не слушали. Здесь никто не слушает человека, желающего сохранять жизни. Мое дело — латать солдат, чтобы они могли снова убивать. Оружейник от медицины — вот кто я такой.

Препираться не было времени. Он сел в машину и поехал в полицию. Этот грубый кретин погубит все, решив сам творить суд и расправу. Тормоза взвизгнули, машина встала перед дверью, и Томас быстрым шагом вошел в кабинет Шэфера.

— Что это значит, почему вы забрали пленного, даже не предупредив меня? Вы же знаете, во всем, что его касается, распоряжаюсь я один.

— Убавьте пыл. — Шэфер умиротворяюще поднял руку. — Вас не было на месте, а действовать надо было безотлагательно.

— Вы вообще не имели права действовать.

— Вот тут вы и ошибаетесь, — для подкрепления своих слов Шэфер вытащил из стола папку. — Эта штука куда серьезнее, чем я думал. Ваш клерк был их главным резидентом в районе. Оказалось, — тут Шэфер с самодовольной улыбкой откинулся на спинку стула, — что он давно связан с шайкой, которая устроила засаду. И во всех подробностях обсудил это дело вместе с проклятым изменником, за которого вы так ратуете.

Томас не желал знать эти факты: не надо дать себя сбить с толку.

— Что с того? Все равно вы не имели права его трогать.

— Даже если существует план побега этой сволочи?,

— Зона полна солдат, он ранен! Не будьте смешным.

— Допустим. Может, им и не удалось бы увезти его, но что помешало бы всадить в него пулю через окно, чтобы мы не могли его использовать? Чего стоят ваши полномочия, если он будет мертвецом!

— Лоринг мог бы поставить вокруг госпиталя усиленную охрану.

— Не в том дело. За порядок и безопасность отвечаю здесь я. Если что-нибудь приключится с пленником, я один виноват. Так пусть он будет у меня на глазах. А мне, значит, всякий раз надо получать у вас разрешение повидать его.

— Нет. Я скажу своим ребятам, чтобы вас пускали в камеру, когда вам будет угодно.

— Мне угодно сейчас, — резко сказал Томас. — Надо исправлять вред, который вы причинили чертовски более важному делу, чем все ваши меры по сохранению безопасности.

Шэфер был уязвлен. Он крикнул одному из своих людей, околачивавшихся на веранде:

— Эй! Возьми ключи и проводи мистера Томаса в четвертую камеру. Он может оставаться там сколько пожелает, но ты стой у двери и никуда не отходи, пока он не выйдет. — И Томасу: — Вас это устраивает?

— В данную минуту да.

Томас пошел за своим проводником вокруг здания, к толстой задней стене, где, как осиные гнезда, прилепились крошечные каморки. Щелкнул в замке ключ, загремел засов, и железная дверь распахнулась; изнутри вырвалась струя воздуха, такого горячего, что Томас невольно отпрянул.

Голая, похожая на ящик конура, над головой покатая крыша из рифленого железа; распластавшись в углу, где попрохладнее, пленный глядел на них, моргай от внезапно хлынувшего света. Рубашку, выданную в лазарете, он скинул, опоясывающие бинты намокли от пота.

Томас задержал дыхание и нырнул в камеру. Констебль предложил принести ему стул, но он отказался, Зачем требовать для себя каких-то привилегий и тем самым лишний раз подчеркивать пленному, что обстоятельства его жизни переменились. Томас опустился на корточки у противоположной стены, и дверь затворилась.

Он протянул сигареты. Фрир отрицательно покачал головой. Томас закурил сам и сказал:

— Это выглядит так, будто я согласился на ваш перевод сюда, стоило вам только подписать документ.

Фрир, видно, считал, что не имеет значения, как это получилось.

— Помните, я говорил, что здесь, в Кхангту, мои возможности влиять на обращение с вами ограничены. Сейчас я жду указаний, чтобы отвезти вас в Рани Калпур. — И добавил, брезгливо оглядываясь вокруг: — Конечно, я предпочел бы, чтобы до тех пор вы оставались в лазарете.

Фрир тоже обвел глазами тесную камеру.

— Уж лучше я останусь здесь. Томас насторожился.

— Не потому ли, что это в какой-то мере освобождает вас от обещания?

— Нет, — задумчиво протянул Фрир, — так просто виднее, что такое мое обещание.

— Конечно, — с облегчением. — Никаких поблажек. Фрир задержался взглядом на низком потолке.

— Видите? — Он невесело улыбнулся. — Вентилятора нет. Вентиляторы — принадлежность нездешних, тех, кому необходимо создавать для себя иной климат.

Он говорил таким тоном, что Томас снова почувствовал беспокойство.

— Ну, вы тут ненадолго. Только пока я не получу приказа о нашем выезде. Он может прийти в любую минуту, даже сегодня.