Виктор Некрасов - В окопах Сталинграда [1947, Воениздат. С иллюстрациями]

Он вынимает из кармана аккуратно сложенную газету, отрывает ровненький прямоугольничек.

— Махорка есть?

Закуриваем. Мимо, по широкой, обсаженной деревьями асфальтированной аллее, проходят отряды рабочих. Несут пулеметы — танковые, сняты с машин. У некоторых ни винтовок, ничего. Идут сосредоточенно, молча.

Я спрашиваю:

— Где немцы?

— А вон, за цехами. Там овраг — Мечетка или Нечетка — чорт его знает. Шпарят из минометов. Штук десять танков. Даже не танков, а танкеток. С той вышки хорошо видно.

— А где наши объекты?

— А у вас что?

— ТЭЦ, — отвечаю я.

— ТЭЦ? В двух шагах. За этим корпусом налево. Четыре трубы большие. Сержанта моего найдете. Ведерников. Спит, вероятно, где-нибудь там, в конторе. Всю ночь работал. Советую и вам вздремнуть.

Сержант действительно спит, уткнувшись головой в угол дивана, раскинув ноги по полу. Видно, бросился на диван и сразу заснул.

— Эй, друг!

Сержант переворачивается, долго трет глаза. Они маленькие, сидят глубоко и совсем теряются на большом, скуластом лице. Никак не может проснуться.

— Вас лейтенант прислал?

— Да. Большов.

— Принимать будете?

— Пока что ознакомьте меня с тем, что сделано.

— Опять ознакомить? Тут один уже знакомился. Капитан какой-то, Львович, кажется.

— А теперь я.

Сержант, потянувшись, встает.

— Ну что ж, пошли… — Ищет в кармане махорку. — Всю ночь мешки таскали — будь оно неладно. Плечей не чувствуешь. Бумажные, сволочи, все рвутся.

— И много?

— Да с сотню будет, если не больше. Трехпудовые. От этого ТЭЦа один пшик останется.

— Сеть готова?

— Готова. Электрическая только. Аккумуляторов натаскали чортову гибель, а омметров нет. Электрик тут один мне помогал, — говорит, у них что-то в этом роде есть, но никак найти не могут. А так все готово. Детонаторы болтаются. Только всовывай и рубильник нажимай.

— А где подрывная станция?

Сержант указывает в сторону окна.

— Метров триста отсюда щель. Там все хозяйство. И капитан там. И электрик, вероятно.

Мы обходим станцию. Она чистая и большая. Восемь генераторов, под каждым заряд — три-четыре мешка. Кроме того, заряды под котлами, на масляных переключателях и на трансформаторной — метров триста от самой станции. Цепь длиннейшая — километра два. Сделана аккуратно — концевики тщательно обмотаны изоляционной лентой, по два капсюля на заряд. За ночь, действительно, сделано много.

Где-то по ту сторону электростанции слышно, как разрываются мины.

— По окраине бьет, — говорит сержант. — Из ротных все. Чепуха. В щель пойдете?

— А где телефон?

— В щели. Все там. Вроде КП устроили.

В щели набито битком. Игорь, Седых, высокий курчавый брюнет в военной форме, с маленькими бачками, какие-то рабочие в спецовках, щуплый, чахоточного вида субъект в лоснящемся пиджаке и кепке с пуговкой. Военный оказывается Львовичем, в кепке с пуговкой — инженер-электрик ТЭЦ. Зовут его все Георгий Акимович.

Все сидят и курят при свете «летучей мыши». Щель неплохая, обшита досками, с накатником, герметическими дверями, нарами. Такая, как в наставлении к инженерному делу, — в виде буквы Н, с двумя входами.

— Что без омметра делать будем? — спрашиваю я.

Георгий Акимович искоса поглядывает на меня.

— У нас мостик Уитстона есть.

— Что же вы молчите?

— Вот и говорю. Только он в сейфе, а ключ у Пучкова — главного инженера. А Пучков со вчерашнего вечера в штабе.

— Надо послать, значит.

— Посылали уже. Они, видите ли, на «Красный Октябрь» уехали. Три часа назад еще звонили, что едут. И вот все едут.

У Георгия Акимовича очень подвижное лицо. Когда он говорит, движется не только рот, но и нос, лоб, впалые щеки с лихорадочным румянцем. Во рту у него нехватает одного зуба, как раз переднего, и от этого он шепелявит. Возраст трудно определить — повидимому, лет тридцать пять.

— Две ночи кряду не спишь, толку никакого…

Он нервно комкает папиросу.

— Вот позвонят сейчас по телефону — действуйте… А дальше что?

— Действовать, повидимому, — отвечаю я.

— Рубильник включать? Да? Так, по-вашему?

Большие, с темными веками глаза его злобно сверлят меня.

— По-моему, так.

— А рабочие на станции? Вместе с машинами к чортовой матери? Кто их оповещать будет? Мы с вами? У нас и так работы вот по сих пор будет. — Он быстро проводит рукой по горлу. — Вообще ни плана, ни организации, ничего нет…

— Георгий Акимович, — перебивает его Львович. Он сидит в стороне, на запасных аккумуляторах, сгибает и разгибает какую-то проволочку.

— Что — Георгий Акимович? Нужно все-таки мало-мальски мозгами шевелить. На ТЭЦ сейчас шестьдесят человек работает. Куда им деваться, если это… если придется все-таки таррарах устроить… Куда глаза глядят? Врассыпную? Дальше — есть какая-нибудь очередность у цехов? Ни черта нет. Литейный будет рваться, а мы только собираться, или наоборот. Вообще… — он нервно мнет длинными сухими пальцами папиросу. — Вот немец лупит сейчас из минометов, попал осколок в провод — и точка. Вся наша сеть ни к дьяволу не годится. Сколько раз говорил: идиотство держать «уитстона» в сейфе. Воров боятся. Единственный, видите ли, аппарат на весь Сталинград. А вот теперь сиди и жди у моря погоды…

Он делает несколько коротких, быстрых затяжек, тушит папиросу о стену и встает.

— Может, приехал. По телефону не дозвонишься. Не коммутатор, а горе…

Игорь тоже встает.

— Ко мне в Литейный сходим? А? Посмотришь.

Идем в Литейный.

— Как тебе нравится этот тип? — спрашивает Игорь.

— Как сказать! Не завидую его жене. ТБЦ плюс несварение желудка, должно быть. Впрочем, все, что он говорит, сущая правда.

— А меня раздражает.

— Ты неврастеником стал, ей-богу, — все раздражает. Шапиро раздражает, латыш подворотнички стирает — раздражает, этот тоже не угодил. Какого же тебе рожна надо?

— Не люблю ворчунов, что поделаешь.

— Поживем — увидим. Надо вот Седых и Валегу на капсюлях натренировать. Чтоб, как часы, втыкали и не боялись.

Седых улыбается:

— А чего там бояться? Я таких вот сазанов толом глушил, когда в Купянске стояли. Там рыбы знаете сколько? Вот завтра, если взрывать не будем, я вам осетров притащу — двумя руками не подымете. Я уже видал, тут челнок за забором лежит…

У входа в Литейный группа рабочих окружила здоровенного парня с перевязанной рукой. Рукав от плеча разодран, на повязке красные пятна.

— До института, сволочи, добрались. Тр-р, тр-р из автоматов. А у нас — винтовки. Только ко входу подходим, а они из окон — тр-р-р, тр-р-р. Хорошо, «каве» подошел, ахнул прямо в дом. Так они и посыпались, как тараканы. Сейчас на той стороне Мечетки…

Глаза у парня блестят. Ему нравится, что его слушают, что он уже ранен, что он стрелял в немцев, и ему не хочется кончать свой рассказ.