Георгий Светлов - „В квадрате 28-31“

Кому доложит, фельдфебель договорить не успел. Он услышал, как впереди кто-то скомандовал:! «Пли!». Не раздумывая, Гришаев выпрыгнул из саней и, зарываясь в снег, пополз по придорожной канаве к кустарнику. Ехавшие же с ним остальные каратели были уничтожены партизанами отделения Ионова.

Запутывал «волк» свои следы довольно умело. На опушке леса он случайно встретился с раненым немецким солдатом, который тоже сумел на санях выбраться из Тюрикова. Гришаев разоружил гитлеровца, сел рядом с ним и поехал прямо к занятой партизанами деревне.

— Глядите, фрица пленного везу! В Тюрикове взяли, — бойко кричал фельдфебель. — Приказано в штаб доставить!

Задуманный план удался. Фельдфебель проскочил через наше охранение…

До войны за Гришаевым числился длинный реестр преступлений и десяток судимостей. Его не раз арестовывали, ловили после побегов из мест заключения, снова сажали…

Однако к труду он продолжал относиться с нескрываемым отвращением.

С началом войны многие из тех, кого советское правосудие когда-то справедливо покарало, забывали о своей «обиде», сознавали, что сейчас, когда Родина в опасности, главное — это защита ее от врага. Они просили послать их на фронт, становились в ряды бойцов, храбро воевали, даже удостаивались наград.

С Федором, здоровым тридцатишестилетним мужчиной, этого не произошло, хотя он тоже попал на фронт…

Каких только лагерей не организовывали гитлеровцы к моменту нападения на Советский Союз и уже в ходе самой войны! Это была бесконечная цепь колючей проволоки, многорядно опутавшей каменные и бревенчатые бараки, бетонные карцеры и аппельплатцы, блоки смертников и газовые печи, песчаные карьеры и секретные подземные заводы-стройки, а то и просто лагеря под открытым небом…

Во всех этих прифронтовых, сортировочных, отборочных, тыловых, сборных, штрафных, концентрационных и прочих лагерях царили безудержный террор и насилие, голод и холод, пытки и эпидемии…

В одном из таких тыловых немецких лагерей для советских военнопленных оказался в первые же месяцы войны Федор Гришаев, сдавшийся в плен. Он внимательно вглядывался в лица тех, кого заставляли под угрозой смерти выполнять непосильную работу, прислушивался к разговорам в бараках.

— Неужели всему конец? Слух идет — Ленинград немец взял…

— Москву, говорят, захватили…

Слухов было много. И разных. Большинство бойцов и командиров им не верило. Одни сразу же начинали искать способы побега, другие организовывались в группы, присматривались, выжидали и при удобном случае вырывались на свободу. Кое-кто жил в страхе, смятении, не зная, что предпринять, на что решиться…

Федор голову держал высоко и нередко усмехался:

— Эх, серятинка, скотинка! Чего делать — не знаете? От страха трясетесь? Думать надо.

Он уже надумал. Из лагеря Гришаева направили в одну из немецких разведывательных школ, расположенную в небольшом латвийском местечке. Затем в другую, где готовили «специалистов» для заброски в советский тыл.

Так Гришаев стал агентом абвера — немецкой военной разведки. Его направили в Псков — в «Марс» — «Абверкоманду-104». Сам полковник Неймеркель — начальник разведоргана «Абверштелле-Остланд» в Риге — пообещал ему за будущие отличия, как агенту абвера из военнопленных, «Бронзовую медаль с мечами».

Звериный след Гришаева петлял в районе Старой Руссы и Болота, Холма и Демянска… Затем он появился в Партизанском крае. Здесь каратели нуждались в подкреплении: был обезврежен их агент Пученков, о котором уже говорилось выше, а незадолго до приезда Гришаева провалился немецкий разведчик-радист, действовавший под фамилией Дуденков.

Случилось это так. Однажды в дом колхозницы Прокошиной, где была подпольная явка, постучались двое неизвестных с котомками за плечами.

— Разрешите у вас остановиться? — спросил один из них, поставив на крыльце чемодан.

«Кто такие? — думала Прокошина. — Стучали в дверь. А свои должны стучать условным сигналом в окно…»

Решила отпугнуть:

— В нашем доме больной тифом.

— Не имеет значения. Я уже болел тифом — у меня выработался иммунитет, — ответил один из них, видимо старший.

Прокошина заволновалась: если незнакомцы поселятся в доме, партизанским связным показываться будет опасно. Оставалось надеяться на смекалку деда Василия…

— У нас сейчас такой порядок — без разрешения старосты никого не пускать.

— Не беспокойтесь — разрешение будет… — Один из пришельцев взял чемодан, вошел в горницу и вдруг, изменив тон, резко сказал: — Освободи и вымой вот эту комнату! Я сейчас вернусь, только зайду к старосте.

Деревенский староста Василий Терентьевич, посмотрев протянутую незнакомцем бумагу, испугался: «Немецкая тайная полиция предлагает всем должностным лицам оказывать предъявителю сего господину Дуденкову всяческую помощь и содействие…»

«Неужели пронюхали что-либо про партизанскую явку?» — подумал он и решил отвести удар от подпольщицы:

— Остановитесь лучше у меня. Там, на окраине, опасно: мало ли, партизаны вдруг нагрянут.

Дуденков задумался:

— Может, так лучше. Кстати, поможете мне собрать нужные сведения. О партизанах, их базах, численности…

— Так никто их, проклятущих, не считал, мил человек, — развел руками Василий Терентьевич. — Я каждую ночь дрожу — вдруг заявятся по мою душу. Запросто прикончить могут. Господи, сохрани и помилуй, — и он эффектно осенил себя крестным знамением.

Вражеские агенты о чем-то поговорили по-немецки и остались. Сюда же принесли из дома Прокошиной чемодан.

Дуденков и его напарник работали на рации, оборудованной в чемодане, встречались в комендатуре с командиром карательного отряда, а однажды попросили надежного проводника в село Лесовщина.

— Да поживите еще, отдохните, — предлагал Терентьич.

— Нельзя. Отряд скоро уходит в другое место, нам тоже надо.

— Ладно. Проводника найдем. Только ближней дорогой опасно — лесная она. Партизаны могут встретиться. Боязно за вас, — лебезил староста.

— Хорош ты, дед, — сказал Дуденков, развязывая котомку. — Садись с нами, выпьем, закусим.

Сели за стол. Старик стал нахваливать «новый порядок».

Не отставал и гость:

— Большевикам теперь у власти не бывать! Так что служи нам верой и правдой — награду получишь. Вот и мне шеф обещал Железный крест.

— А друг-то твой молчалив, — заметил Терентьич. — И чего это он раньше тебя уехал?

— Служба, дед, такая. Он впереди меня ходит. Помощник. Тоже из нашей школы.

Пьяный Дуденков болтал, пока не уснул прямо на лавке. А Василий Терентьевич тем временем договорился с Прокошиной, как лучше убрать его.

План был осуществлен. На пустынной лесной дороге прогремели три выстрела. Подпольщица, посланная старостой под видом проводницы, разрядила револьвер в голову вражеского агента и спрятала его труп.