Александр Соколов - Пацифист. Берта

Не останавливаясь, машина миновала полосатый шлагбаум, поднятый стоявшим на посту солдатом, и затормозила у центрального домика, сложенного из силикатного белого кирпича. Лейтенант Капустин стукнул дверцей кабины.

- К машине!

Они выпрыгивали из кузова, подавая друг другу чемоданы и сумки.

- Становись! - скомандовал лейтенант.

Из центрального домика вышли на крыльцо пожилой офицер и прапорщик, направились к прибывшим.

- Равняйсь, смирно!

Лейтенант повернулся и приложил руку к фуражке:

- Товарищ майор, группа весеннего призыва в составе десяти человек прибыла!

Майор, тоже держа руку у виска, выслушал доклад, взглянул на строй:

- Здравствуйте, товарищи!

Что-то непонятное прозвучало в ответ, и лишь один Лихолет, видно хорошо освоивший военную подготовку, заорал что есть силы:

- Здравия желаем, товарищ майор!

Майор поморщился:

- Товарищи солдаты… Отставить.- Он подумал и сказал по-другому: - Товарищи военнослужащие! Я командир части - майор Винокуров. С командиром взвода лейтенантом Капустиным вы уже знакомы, а это,- он показал на стоявшего в стороне прапорщика,-старшина роты прапорщик Циба. Они ваши непосредственные начальники. Гарнизон наш небольшой, но…- майор сдвинул брови и с нажимом проговорил,- дружный. Ничего того, что случается в других частях, у нас нет. Наша часть выполняет боевую задачу по обслуживанию и поддержанию в полной готовности запасного грунтового аэродрома, который находится перед вами. Служба сложная, ответственная - и в снег, и в дождь аэродром должен быть готов принять боевую авиацию! - Майор Винокуров взмахнул кулаком, будто погрозил кому-то.

Похоже, приветственная речь была закончена. Майор посмотрел на небо, чуть склонив голову, послушал, как поет жаворонок.

- Вам предстоит месячный карантин,- продолжил он после паузы.- Пройдете курс молодого бойца, потом примете воинскую присягу. Вот так.- Майор качнулся с пяток на носки и обвел строй взглядом.- Вопросы есть? Нет. Ну и хорошо. Командуйте, товарищ лейтенант.

Первый день службы подходил к концу. Помылись в душе, переоделись в военную форму. Освоились немного в карантинном помещении. После отбоя, натянув свежую простыню на голову, Миляев вспомнил прожитый день, пытался уснуть, но не мог. Так всегда бывало, когда очень устанешь или очень много накопится впечатлений. Сегодняшний день впечатлениями был не очень богат, но казался неким Рубиконом, за которым осталась не только гражданская одежда, но и нечто большее - вся прежняя жизнь. Думать о ней - не передумать, мечтать - не перемечтать. А теперешняя жизнь виделась плоской, как раскатанный блин запасного аэродрома.

- Отдэлэние, подъем! -заорал у тумбочки дневальный Кабаидзе, и спальное помещение будто взорвалось.

Спавшие на верхних ярусах вскакивали с коек, ничего не соображая, падали вниз, просыпаясь окончательно уже на полу, мелькали голубые единообразные майки, стриженые головы; длинные худые руки хватали одежду, все суетились, спешили и, на ходу подпоясываясь ремнями, бежали к тумбочке дневального, где стоял, поглядывая на часы, младший сержант Серегин, которому было поручено командовать карантином.

Строй из семи человек (кроме наряда) покачнулся некоторое время и замер.

Серегин постучал ногтем по циферблату часов:

- Плохо поднимаемся, товарищи военнослужащие. В норму не уложились, а потому…- он сделал паузу, а потом резко скомандовал: - Отбой!

Не раздумывая, все кинулись обратно к койкам, проделывая на ходу те же операции, что и минуту назад, только в обратном порядке - снять ремень, куртку, сапоги, брюки. Портянка с одной стороны табурета, портянка- с другой. Секунды, секунды… Выравнены сапоги, как по нитке, белые полоски на синих суконных одеялах покачались, точно бурунки на волнах, и успокоились. Глаза можно не закрывать, уснуть все равно не успеешь, а они сами слипаются, подушка манит, голова будто приклеивается к ней.

- Подъем! - снова завопил Кабаидзе.

Женя остался лежать. Первый раз вскочил, пови нуясьбольше общему порыву, нежели здравому смыслу, а теперь, успев проснуться окончательно, не спешил. Он в конце концов не в цирке и не желает, точно медведь, быть выученным кататься на велосипеде.

- Миляев, подъем! - Серегин резким движением сбросил на пол одеяло.- Подъем, команда была!

Женя не торопился. Спокойно уселся на койке, опустив меж острых колен руки.

- Доброе утро, товарищ младший сержант. Вы забыли…

Что он забыл, Серегин не дослушал. Сверкнул золотым зубом:

- Я не забуду! Один наряд вне очереди!

- Но позвольте, насколько мне известно, до принятия присяги…

- Вот я и говорю, что не забуду. Марш в строй!

Женя встал, надел брюки, медленно отыскивая ступнями «тормоза» в конце штанин, набросил демонстративно портянки поверх голенищ сапог и всунул туда поочередно ноги, будто демонстрируя всю тщетность сержантского обучения. Так же, не торопясь, застегнулся и подпоясался ремнем.

В коридоре давно уже замер строй из шести человек, все смотрели на неторопливо одевающегося Миляева: одни со страхом, другие - восхищаясь его смелостью, третьи - с раздражением: теперь из-за этого

«смельчака» будут тренироваться бессчетное количество раз.

- В строй, рядовой Миляев!

Ои пошел вразвалочку и встал с краю. Но сержант передумал.

- Отставить. Выйти из строя!

Тот сделал шаг и остановился.

- Надо выходить из строя на два шага и повернуться кругом.- Серегин подошел к нему.- Прикажете еще раз из-за вас репетировать?

- Не прикажу. Идиотские приказания не в моем духе.

- Отставить разговоры!

- Ладно, молчу, как двоякодышащая рыба протоптер.

Жажда протеста нарастала, Женя понимал, что так поступать не разумно, глупо - это ведь только начало. В нагнетающемся темпе перебранки он ощутил неожиданно прилив вдохновения, которого иногда так не хватало у мольберта. Вот он, будоражащий нутро миг самовыражения и страсти! На необитаемом острове не возможен балет - искусству нужны зрители и аплодисменты.

Лысые зрители смотрели в упор по-разному. Ни аплодисментов, ни визга восторга.

- Стать в строй!

- Есть! - ответил по-военному Женя.

Шагнул вперед и стал в строй рядом со съежившимся Свинцицким, предоставив сцену младшему сержанту Серегину - главному режиссеру карантина.

«Федерико Фелини, удостоенный главного приза казармы- золотой фиксы».

- Смирно!

Заученный текст. Мотор. Камера! Дубль первый. А впереди их семьсот тридцать - мотор службы запущен на целых два года.

- На-п-прр-ра…во! На утренний кросс шагом - марш.

В дверях Серегин сказал Жене совсем незлобно:

- Зря в бутылку лезешь. Армия не забава, не таких, как ты, скручивала в бараний рог. Шелковым будешь.