Алексей Кулаковский - К восходу солнца. Повесть и рассказы

Я уже больше не отваживался волновать женщину: приближался конец урока и ей нужно было идти звонить.

Во время звонка пионеры-гости живо построились в два ряда и, как только показались на крыльце школьники, отдали им салют. Быстро вышел человек до того внешне похожий на Мичурина, что я даже вздрогнул от удивления. Пионеры и ему салютовали, а старший, видимо, вожатый звена, бойким шагом подошел к нему и доложил, что все они из соседней школы и пришли за саженцами.

- Знаю, - ответил человек, - мы ждали вас.

Потом он приблизился ко мне, спросил, не его ли я жду, и сразу же представился:

- Иван Владимирович Короед, здешний ботаник.

Я невольно усмехнулся. Иван Владимирович не удивился и, видимо, не обиделся за это. Заметив его добродушный нрав, я решился объяснить, что, поглядев на него и услышав имя-отчество, хочется сказать Мичурин, а не Короед.

- Немножечко не дотянул, - ответил на это Иван Владимирович и, подняв вверх свою русую бородку клинышком, залился веселым смешком.

Мы пошли в Семенов сад. За нами - школьники-гости и школьники-хозяева. Гостей было больше, так как почти все хозяева еще занимались. Красные галстуки замелькали среди деревьев. И большинство деревьев в саду были такими же подростками, как и эти пионеры.

- Все вырастили снова, - сказал Иван Владимирович, обведя рукой сад, - вот только одна малиновка Протько осталась из старого сада да десяток сеянцев. А так - всё чужаки уничтожили в войну.

Яблоня эта была седельчатой и однобокой: видимо, немало пришлось перенести всяких невзгод. Тут же в несколько рядов росли молодые яблоньки.

- Это все сорта Протько, - сказал Иван Владимирович. - С одной этой яблони да из сеянцев развели. А вон там и питомник наш. Вам жена Протько, должно быть, рассказывала обо всем этом.

- Какая жена?

- Ну дежурная наша. Она мне говорила, что немного познакомила вас с нашим житьем-бытьем.

- Неужели это… - Я растерялся и в первое мгновение не знал, что сказать.

- Что?-спросил Иван Владимирович и уже готов был снова рассмеяться.

- Неужели это жена Протько? Того самого?.. -Я неловко показал на старую малиновку, на весь сад.

- Жена Семена Вавилыча, - немного удивившись, что я так возбужденно расспрашиваю, подтвердил Короед,- разве она вам не сказала об этом?

- Нет, - признался я, а самому вспомнились ее заплаканные глаза.

Иван Владимирович продолжал:

- Она и тут вместе с ним была и там… - он поднял бороду в направлении далекого, едва заметного леса. - Она сама с помощью партизан и хоронила вот здесь своего мужа, - он показал на каменный памятник, на котором слабыми переливами отражались солнечные лучи.

Пока мы шли к памятнику, я все думал о женщине, с которой недавно разговаривал. И так мне хотелось вернуться к ней, с душевным восхищением и благодарностью посмотреть ей в глаза, дружески пожать руку.

Около памятника Иван Владимирович снял свою белую, не линяющую на солнце кепку, на минуту застыл на месте. Я встал рядом с ним. Пионеры и так были без головных уборов - день стоял погожий. Они тесным живым венком окружили памятник.

Мне хотелось долго стоять на этом месте..,

Иван Владимирович повел потом учеников к кругловерхой, похожей на хорошую копну сена сторожевой будке. Там он выдал некоторым ребятам по лопате и направился к плодовому питомнику, чтобы показать мичуринцам, как надо выкапывать саженцы.

Ребята горячо взялись за работу, а мы с Иваном Владимировичем следили за тем, чтобы их энергия нечаянно не принесла вреда, чтобы каждое выкопанное деревце могло потом легко приняться.

Между прочим, я спросил у ботаника, каким все-таки методом выводил Семен Вавилович новые сорта деревьев.

- Разве жена Протько не рассказывала?-снова удивился Иван Владимирович. - Она знает. Искусственным скрещиванием сначала, а потом, понятно, семена… Мичурина человек в голове и в сердце держал.

Приблизительно то же самое я слышал и от жены Протько, но мне интересно было узнать, как смотрит ботаник на эти опыты самоучки. Из дальнейшей беседы выяснилось, что Иван Владимирович очень высоко ценит практику Вавилыча, что и сам он со своими «ассистентами» многому учится у Протько.

…Пройдут десятки, сотни лет. Люди, возможно, забудут Протько, забудут о чудесной душе его жены, а то, что они сделали, никогда не забудется, потому что оно будет жить перед людскими глазами, будет радовать людей…

Школьники выкопали более двадцати саженцев. Когда работа была окончена, Иван Владимирович внимательно осмотрел каждое деревце и вручил каждому пионеру по одному.

- Под вашу личную ответственность, - сказал он школьникам. - Несите осторожно, не поломайте веточек, не повредите кору…

Пионеры выстроились в две шеренги и пошли. Я долго смотрел им вслед. «Вот пошел по свету Семенов сад, - думалось мне, - пошли по свету маленькие спутники светлого человеческого счастья».

Чтобы попасть на самое далекое поле колхоза, нужно сначала одолеть небольшую гать через болото, а потом еще километра два идти лесом и кустарником. Алена Синявская для того и вышла затемно, чтобы к рассвету успеть на свой участок. С нею шли две ее молодые напарницы: одна щупленькая, светловолосая, другая - высокая, смуглая, с двумя венками спадающих на шею черных кос. Первую звали Таней, вторую - Лидой.

Вокруг стояла настороженная предрассветная тишина: скажи слово - и оно полетит далеко-далеко. Босые ноги ощущали прохладную влагу недавно выпавшей росы. Но влажность эта не была скользкой и щекотной, как иной раз после дождя, - она освежала и бодрила. Когда на дороге попадался высокий кустик травы, какая-нибудь былинка или стебель белены, они, коснувшись ноги, обсыпали ее мелкой моросью.

На небе, заметно начинавшем синеть, торопливо проплывали серые облачка. Они заслоняли на миг то одну, то другую звезду, а звезды от этого только весело перемигивались. Торопились куда-то тучки, а при взгляде на месяц казалось, что это он во всю прыть мчит по небу, боясь, как бы его не застало тут солнце. То со всей своей скромной щедростью, то скупо, сквозь тучки, месяц лил свой свет на землю. На болоте бледно поблескивала в этом свете гать.

В лесу хорошо была видна тропинка, протоптанная людьми. Выворотни и пеньки по обе стороны тропинки казались при луне гладко отшлифованными, сосны, ольхи, елки то постепенно белели, когда месяц выплывал из-за тучки, то так же медленно темнели, приобретая прежний цвет, когда месяц прятался.