Овидий Горчаков - От Арденн до Берлина

«Мао… утверждает, что в небольших странах, таких, как Бельгия, например, партизанские действия невозможны.

Другие военные деятели пришли к убеждению, что, за исключением нескольких относительно больших лесных или болотистых районов, Западная Европа полностью непригодна для партизанской войны. Однако имеются серьезные основания думать, что весьма мелкие части могут проводить высокоэффективные партизанские действия в густонаселенных районах».

Виктор Кремлев по праву считал себя участником Сопротивления, ведь связан он был не только с советскими, польскими и чехословацкими партизанами, но и с бельгийскими, французскими, голландскими, датскими и даже немецкими антифашистами. Встречался он также и с бывшими узниками немецких концлагерей, например, с участниками героического восстания в Собиборе. Наверное, это был самый тяжелый из всех фронтов Сопротивления. Здесь безвестные герои занимались саботажем, поднимали восстания — в Бухенвальде, Треблинке, Маутхаузене, Освенциме…

В невидимую антигитлеровскую армию народов Западной Европы входило два миллиона человек, и в авангарде этой армии шли коммунисты, рабочие.

Большой вклад в победу внесли французские партизаны и подпольщики: от выстрела легендарного полковника Фабьена, сразившего немецкого полковника у церкви Мадлен в Париже, до всемерной поддержки высадки союзников в Нормандии. Маки отвлекли тогда на себя семь дивизий фельдмаршала Роммеля своей героической битвой на рельсах и на бетоне шоссейных дорог. Рядом с маки сражались отряды бывших советских военнопленных: имени Чапаева, Котовского, Ковпака, «За Родину», «Свобода», «Ленинград», «Донбасс», батальон «Сталин». В восставшем Париже советские партизаны, среди которых большинство были русскими, атаковали мост Альма, охранявшийся эсэсовцами.

И Виктор Кремлев, в форме офицера РОА, побывал в Париже, когда там господствовали немецкие захватчики, когда на Эйфелевой башне висели не красно-бело-синие флаги Французской Республики, а черно-красно-белые флаги со свастикой и парижанам запрещался проход по площади Согласия, перед Люксембургским дворцом и упраздненной палатой депутатов, по набережной Орсэ. В отеле «Лютеция» стоял штаб абвера, а на авеню Фош и улице Соссэ находились штабы СД и гестапо, где в подвалах пытали патриотов. Он прошелся мимо дома № 9 по улице Соссэ, и мурашки пробежали по коже. Если его разоблачат, то как раз доставят в этот дом, где допрашивали наиболее важных врагов третьего рейха. Он знал, что гестаповцы сначала уговорами и угрозой попытаются запугать, сломить его волю, а затем пытками четырех степеней будут стремиться сделать из него предателя, принудить поиграть с ними в «Функшпилле» — радиоигру, передавая Центру сочиненные ими радиограммы. Будут сулить деньги, вино, женщин, мыслимые и немыслимые наслаждения на Пляс-Пигаль. Будут обещать здоровье и жизнь.

Оккупанты изуродовали Париж, понастроив всюду доты и блокгаузы, откуда простреливались перекрестки, площади, бульвары, улицы. Исчезли такси и автобусы, метро работало с большими перерывами. Шли расстрелы заложников. Афиши звали не на «Даму с камелиями» или «Прекрасную Елену», не на Жана Габена или Даниэль Даррье, не в «Myлен Руж», а в «Легион борьбы с большевизмом». Газета «Пти паризьен», выпускаемая коллаборационистами, бодро предсказывала скорую победу Гитлера.

Ежедневно батальоны 1-го полка вермахтовского гарнизона во главе с офицером, восседавшим на высоком темном коне, маршировали от Триумфальной арки по главным улицам Парижа, чтобы отметить еще один день оккупации.

Но в городе жило три с половиной миллиона свободолюбивых парижан. Они не забыли славу своего революционного прошлого, уроки Парижской коммуны. Лучшие, самые мужественные из них готовили восстание. И настал час — герои-интернационалисты освободили здание советского посольства на улице Гренель, вывесили на нем красный флаг — его прятала в подвале привратница-француженка, — а потом прошли по Елисейским полям как освободители.

Генерал Омар Брэдли писал: «Париж не имел больше никакого тактического значения. Несмотря на свою историческую славу, на наших картах он представлял собой только чернильное пятно, которое надо было обойти в нашем продвижении к Рейну…»

Генерал Эйзенхауэр боялся, что немцы будут цепляться за Париж и «чтобы выбить их, придется пойти на затяжные и кровопролитные уличные бои, как в Сталинграде, что неминуемо приведет к разрушению французской столицы…».

Гитлер не мог превратить Париж в Сталинград, потому что Сталинград и последовавшие за ним грандиозные битвы на русском фронте обескровили вермахт. И он решил сжечь Париж, как Нерон сжег Рим.

Эйзенхауэр приказал командующему Французскими внутренними силами Пьеру Кенигу «держать винтовку к ноге», не предпринимать в Париже никаких вооруженных выступлений. Де Голль, мечтавший о единоличной власти, еще с января 1943 года запретил сбрасывать коммунистам оружие и боеприпасы, а 14 июня 1944 года ввел в действие тот же запрет по отношению к Парижскому району — самому значительному во Франции. Де Голль знал, что в Париже рвутся в бой двадцать пять тысяч коммунистов — самая большая сила парижского Сопротивления, знал, что их партия стоит за вооруженное восстание, но он опасался, что это приведет к созданию второй Парижской коммуны. Он знал о судьбе Варшавского восстания в августе 1944 года и не хотел, чтобы Париж, как Варшава, превратился в сплошные руины. Положение осложнялось тем, что отношения Черчилля и Рузвельта с де Голлем ухудшались с каждым днем.

В парижском подполье росло влияние компартии и таких ее руководителей, как генерал Альфред Малльре-Жуанвиль — начальник штаба Французских внутренних сил, полковник Роль-Танги — начальник района Иль-де-Франс, легендарный полковник Фабьен. Париж, как всегда, сумел выдвинуть достойных народных вожаков. Компартия сумела завоевать доверие парижан. У нее везде были свои люди — даже в парижской полиции.

В глазах Кремлева главным героем свободного Парижа был полковник Пьер Фабьен. Этот коммунист, герой французского Резистанса (Сопротивления), прославился еще в испанской революционно-освободительной войне, как один из храбрейших командиров интербригад. Во Франции его, подпольщика, дважды хватало гестапо, и дважды он бежал. Во второй раз — за считанные минуты перед казнью.

Комендант Большого Парижа Дитрих фон Хольтиц жил в отеле «Мерис» в центре Парижа, на знаменитой улице Риволи. Над аркадой отеля полоскались фашистские флаги. Хольтиц обещал фюреру и его растенбургской ставке держать Париж в ежовых рукавицах. Виктор не раз провожал глазами его черный «хорьх», уносившийся в предместье Сен-Жермен, на улицу Виктора Гюго, где разместился штаб командующего Западным фронтом фельдмаршал фон Клюге. От парижских подпольщиков он знал, что Клюге готовился приступить к выполнению плана разрушения Парижа, начиная с вывода из строя его электрохозяйства, водопровода и газопровода, который прокладывал еще… убийца Пушкина — барон Жорж Дантес-Геккерен, сенатор Франции. Затем оккупанты собирались перейти к заминированию основных предприятий и прочих объектов: мостов, метро, телефонных и телеграфных отделений, учреждений, дворцов, площадей и улиц, заводов, фабрик…