Овидий Горчаков - От Арденн до Берлина

«Как сообщил мне бургомистр Мейероде, в роте охраны Моделя — четыре взвода по четыре отделения.

Караульную службу взводы несут поочередно. Одно отделение охраняет штаб, второе и третье блокируют в дзотах контрольные пункты при въезде и выезде из селения, четвертое высылает парные патрули по всем улицам и секреты с пулеметами. По тревоге остальные три взвода также займут боевые позиции. Во время полицейского часа охрана стреляет без предупреждения, а патрули — после первого предупреждения. Всех штатских задерживают и отводят в караульное помещение в бывшей школе для проверки документов и их сличения с действующими удостоверениями, образцы которых вывешены в дежурке. Часовые стоят по два часа. Смена в 12.00, 13.00 и т. д. Вчера пропуск был: «Дюнкерк». Часовые и секреты находятся в следующих местах… Кроме того, у Дитриха и Дегрелля своя охрана, которую мы изучаем…

Восточнее Сен-Вита саперы вермахта строят укрепленные блиндажи — говорят, что в них будет зимовать 5-я танковая армия Мантейфеля…»

— Мы и со взводом охраны не справимся, не то что с ротой, — мрачно заключил Эрик. — Для захвата Мейероде потребуется батальон, никак не меньше. Три кольца охраны: Модель, Дитрих, Дегрелль!..

— И роты хватит, — возразил Виктор. — Внезапный налет и — в лес с Моделей и прочей компанией!..

— Да где ты возьмешь эту роту, с неба, что ли!

— Может, и с неба…

— Наша сто первая воздушно-десантная дивизия измотана обороной Бастони. Восемьдесят вторая увязла в боях с девятой зс-эс…

Перед выходом на «свободную охоту» Эрик приказал всем партизанам захватить с собой: стрелкам — по сто пятьдесят патронов и четыре гранаты, пулеметному расчету — ленты с тысячью патронов. Он осмотрел ручной пулемет и велел очистить его от излишней смазки.

— У нас есть ящик патронов с бронебойными головками, — сказал Эрик. — Есть и зажигательные, и бронебойно-зажигательные. Вот этими вперемежку и заряжайте винтовки, БАР и пулемет. Простые патроны не берите. Трассирующие днем тратить нельзя. Мы идем на засаду.

Ушли все, кроме Виктора. С вечера подскочила у него температура, болело горло. Больше всех волновался Эрик, боясь, что друг схватил воспаление легких.

— Загляни, Эрик, на обратном пути в «почтовый ящик», — попросил Виктор.

Уходя, Эрик постучал четырежды в дверь землянки.

— Ди-ди-ди-да! — сказал он. — Наш условный стук в дверь, знак «v», его прославил Черчилль. В Америке он всюду, этот знак: в газетах и журналах, в витринах магазинов и ресторанов. В дансингах танцуют новый танец — «Виктори!». Кондитеры выпекают торты и пирожные в форме буквы «v». Ювелиры делают брошки в форме этой буквы. Ночью города освещаются неоновыми и аргоновыми «v». Появилась даже прическа в форме «v». В Англии все обмениваются этим знаком, им начинает свои программы на Европу Би-би-си, а когда мы высадились во Франции, то увидели «v» на скалах, на стенах домов в нормандских деревнях и городках. Так что «ди-ди-ди-да», дружище, буква «v» в азбуке Морзе и, по удивительному совпадению, начальная и главная ведущая фраза в Пятой симфонии Бетховена! «Так, — говорил Бетховен, — судьба стучится в дверь». Так стучится бронированный кулак в ворота гитлеровской «Крепости Европа»!.. «Ди-ди-ди-да!..» (Через много лет после войны американский писатель Уильям Стивенсон рассказал в своей книге «Человек по прозвищу Бесстрашный. Секретная война», что этот сигнал придумал его герой, тезка и однофамилец сэр Уильям Стивенсон, шеф Британской координации безопасности, правая рука по разведке Черчилля, которому он и предложил этот сигнал, действительно повторяющий первые четыре ноты Пятой симфонии Бетховена, совпадающий с буквой «v», начальной буквой слова «победа». Однако американская энциклопедия второй мировой утверждает, что идея использования буквы «v» в качестве символа победы принадлежала бельгийскому эмигранту Виктору де Лавелейс, работавшему диктором Би-би-си на Бельгию. Поднимать большой и указательный палец правой руки придумал не Черчилль, а директор редакции европейского вещания той же радиостанции — Дуглас Ритчи, Геббельс пытался украсть знак «v», объявив его символом гитлеровской победы.)

В «Орлином гнезде» Гудериан снова пытался вырвать у Гитлера подкрепление для Восточного фронта.

— Рур, мой фюрер, парализован бомбежками англо-американцев. Но промышленность Верхней Силезии еще работает на рейх, на вермахт! Спасите наш последний промышленный район! Дайте приказ курляндской армии прорваться из котла в Латвии на соединение с группой армий «Центр»!

Гитлер снова впал в истерику, доказывая, что Красная Армия обескровлена и не сможет начать большое наступление.

Уже в январе Гудериан окончательно пришел к выводу, что у Германии остался только один путь — сепаратный мир с западными союзниками. Этот ученик западных теоретиков танковой войны (Фуллера, Лиддел-Харта и де Голля) уповал теперь только на Запад, зная, что Восток не пойдет с Гитлером ни на какие компромиссы.

Паттон привык командовать превосходящими силами. Вот и теперь он планировал мощные контрудары, дерзкие фланговые охваты, отчаянные прорывы. И впервые не хватало ему войск для выполнения всех этих блестящих задумок. Вновь и вновь убеждался он, что враг еще очень силен: 130-я танковая дивизия «Панцер Лер», поддержанная 26-й дивизией фольксгренадеров, нанесла чувствительные удары по его лучшим войскам! Не успели они отбить этот свирепый натиск, как на них обрушилась 1-я дивизия СС «Лейб-штандарт Адольф Гитлер», 167-я пехотная и еще какая-то дивизия к северу от Бастони. По мнению Паттона, никогда не приходилось ему отражать столь решительное наступление.

Вот когда возгордился бы им его учитель — генерал армии Джон Першинг, прикованный к постели тяжкой болезнью.

Попытка 6-й танковой дивизии с двумя пехотными дивизиями 3-й армии Паттона атаковать Сен-Вит провалилась. Другие войска Паттона — одна танковая дивизия, поддержанная пехотным полком, — не смогли накануне овладеть Хуфалезом. Зато войскам Паттона удалось отразить, пусть с немалыми потерями, семнадцать контратак эсэсовцев и фольксгренадеров.

Паттона, никогда не умевшего воевать малой кровью, не смущали никакие потери. Солдат — это навоз истории.

Под вечер фюрер принимал своего любимчика земляка из Вены Отто Скорцени. Щедро награждая его, направляя к нему кинооператоров и репортеров, Гитлер немало поработал над созданием легенды о Скорцени.

— Мой фюрер! — с жаром рассказывал этот обер-бандит СС. — Накуролесили мои ребята в тылу англо-американцев! Резали связь корпусных и армейских штабов, минировали дороги, создавали панику. В глазах перепуганных американцев наши «гангстеры» превращались в авиадесантные полки и дивизии. Моя агентура из Парижа сообщает, что паника вспыхнула и там. Прошел слух, что мы охотимся за Эйзенхауэром. Потеряли всякое значение документы и пароли. Везде усилена охрана. Всюду перестали верить друг другу. Вот, смотрите, мой фюрер, сотни тысяч таких листовок распространили повсюду. Вы видите — мой портрет. И сказано: «Самый опасный нацист!» Я горжусь этим комплиментом.