Овидий Горчаков - От Арденн до Берлина

Что такое фашисты, Виктор знал давно. Последний раз он столкнулся с ними в районе Веркора в конце июля. Тамошняя трагедия напоминала варшавскую. Безответственные призывы к восстанию привели к полному уничтожению всех патриотов, оказавшихся без необходимых средств для обороны. Генерал Штудент выбросил своих парашютистов-десантников на плоскогорье под Веркор. Помощь повстанцам не приходила. Да она и не планировалась союзниками. Батальон власовцев на глазах Виктора помогал эсэсовцам добивать повстанцев. Как и в Варшаве, иные власовцы старались жестокостью перещеголять СС.

Согласно приказу Рундштедта, все французские партизаны объявлялись вне закона, поскольку франко-германское соглашение о перемирии 1940 года запрещало любые враждебные действия французов против вермахта.

— А все-таки, несмотря ни на что, хорошее было время, — неожиданно изрек Карл. — Всю жизнь будем вспоминать мы эту войну. А что? Когда я взорвал под Льежем пилон высоковольтной линии — триста тысяч вольт! — я понял, что жил недаром на этой земле!

Эрик отвел в сторону Виктора:

— Слушай, начальник штаба! Давай отдадим д'Артаньяну винтовки и карабины…

— Ты же говорил, что это оружие ни к черту не годится! — возмутился Виктор. — Опять, значит, на тебе, боже, что нам негоже?!

— О'кей, о'кей! — устыдился Эрик. — Подкинем один ЛМГ, пару БАРов, термитных гранат…

— Ох и прижимист дядя Сэм! — засмеялся Виктор.

Перед сном Виктор поспорил с Эриком: чьи летчики лучше? В первое время они постоянно спорили. Увидят, например, самолет в небе, и сразу же вспыхивает спор: чьи самолеты лучше? Чьи летчики лучше? Заводились с пол-оборота. Почти всегда оставались при своем мнении. Подчас дулись после спора. Но до кулаков дело не доходило. Потом, притеревшись друг к другу, стали терпимее. Последний крупный спор был из-за летчиков.

Эрик стоял на том, что американские летчики, танкисты и вообще все американцы, которые «рождаются с гаечным ключом в руке», лучшие, а русские только недавно сели на американские автомашины и трактора, не говоря уж о самолетах. Кремлев же доказывал, что и самолеты и танки советские намного лучше американских, и летчики тоже.

— Эй, начальники! — заворчал Айдахо Джо. — Дайте хоть спокойно поспать христолюбивому воинству!

Часто будет Кремлев вспоминать этот спор, когда после войны узнает, что первый американский ас на Тихоокеанском театре военных действий Ричард Бонг сбил сорок японских самолетов, а первый ас Европейского театра Роберт С. Джонсон закончил войну со счетом двадцать семь сбитых немецких самолетов. А наш Александр Покрышкин сбил пятьдесят девять! А Иван Кожедуб, ровесник Джонсона, двенадцатикратный ас, нащелкал шестьдесят два! Больше половины авиагруппы Люфтваффе! То есть почти в два с половиной раза больше, чем Джонсон.

Полковник Уордек, развалясь в кресле и попыхивая непременной сигарой, молча, насупившись, слушал пятидесятилетнего генерал-лейтенанта сэра Брайана Хоррокса, командующего 30-м корпусом армии его величества. Генерал рассказал о недавнем налете германской авиации, об опасных прорывах немцев в Арденнах. Он волновался и потел, ибо не было на свете человека, перед которым бы он так преклонялся, благоговел, как перед этим низкорослым и жирным полковником Уорденом. Полковник был так стар, что его давно следовало отправить в отставку или произвести в генералы. Однако полковник прилетел из Лондона на «ланкастере», и сам Монти не без подобострастия первым отдавал ему честь.

— Контрнаступление американцев в Бастони не дает пока желаемых результатов. Правда, я возлагаю большие надежды на боевую и испытанную вторую танковую дивизию генерала Хармона. Она действует здесь, — показал он на карте, — западнее шоссе Льеж — Бастонь. Генерал выбросил вот сюда танковый десант. У меня безупречно дерутся ветераны высадки в Нормандии — шестая десантная дивизия. Правда, мешают туман и гололед. Паттон, как всегда, недостаточно стоек, как и вообще американцы. Их командование, словно не понимая английский язык, плохо прислушивается к фельдмаршалу Монтгомери…

— Фельдмаршал, — сказал, сердито жуя потухшую сигару, полковник Уорден, — сделал бы лучше, если бы сам точно выполнял мои указания, а не раздражал излишне Айка. Пора бросать эти имперские замашки… — Он почесался. — Клянусь богом! Кажется, я опять подхватил на фронте вшей!..

Генерал участливо взглянул на полковника, готовый принять к сведению любое его указание, выполнить самый невероятный его приказ. Как же! Этот вшивый полковник — спаситель Англии! Он выручил ее в дни первого Дюнкерка, спас и сейчас, когда Англии грозил второй Дюнкерк. Порой он выдавал себя за командора королевских военно-воздушных сил, принимал и другие обличья.

— Как дерутся американцы?

— Несколько лучше, чем раньше, — ответил генерал, склонный, как и все англичане, скорее к недомолвке, чем к преувеличению. — Мне докладывали о том, как один солдат-янки не убежал из своего индивидуального окопа и стрелял из базуки в танк. Но базуки «тигра» не берут. «Тигр» стал крутить гусеницами, утюжить его окоп, но примороженная земля мешала немцам-танкистам раздавить американца. Тогда «тигр» сел на окоп, как клушка на яйца, ревя мотором, выпуская выхлопные газы. Через несколько минут, сэр, солдат превратился в рубленый бифштекс.

— А ведь танки эти, — сказал полковник, — изобрели мы еще в ту, «великую войну»!

За дверью кабинета послышались чьи-то шаги. Это наверняка был телохранитель полковника из Особого отдела Скотленд-Ярда.

— Потрясающая история, генерал, — сказал полковник, взмахнув сигарой, словно жезлом. — Я бы посмертно наградил этого солдата Крестом Виктории. Увы, он никогда не узнает, что кресты эти отлиты из бронзы русских пушек, взятых нами в Крымской войне. Побольше бы нам таких воинов. И джерри, надо отдать им должное, умеют воевать, как мы убедились еще в ту войну. Самые лучшие солдаты на свете — я всегда это говорил и буду говорить. Я телефонировал сегодня Айку — он не очень обнадежил. Скажите откровенно, каковы наши шансы на успех в Арденнах? Предупреждаю, генерал, от вашего совета зависит очень многое. Такого испытания союзники еще не знали. Не впервые готов я положиться скорее на русских, чем на янки, а их сейчас намного больше, чем нас, и будет еще больше.

— Слишком много неизвестных факторов, сэр. Слишком много сюрпризов со стороны Гитлера. Что еще достанет из мешка этот Санта-Клаус? Новые ракеты, газы, супербомбы? Нет, слабы мы еще против немцев. Все висит на волоске, сэр.

— Хорошо, генерал, — словно решившись на что-то очень важное, произнес полковник Уорден, проведя ладонью по знаменитой лысине, известной всему миру, — вы свободны. Пусть Монтгомери свяжется со мной при первой возможности. Я должен написать письмо… — Он вздохнул: хотелось поскорее выпить, но сначала надо написать несколько писем. И Черчилль — ибо это был он — написал два письма: одно, подготовительное, Адмиралу — президенту Рузвельту, другое — Дяде Джо — Сталину, или «Васильеву». Разумеется, он не обращался к Сталину как к Дяде Джо. Так он называл его (Джо — Джозеф — Иосиф) в переписке с Рузвельтом.