Овидий Горчаков - От Арденн до Берлина

А отступать дальше некуда. Не верил Модель, что он сможет закрепиться со своими армиями на Рейне, на практически демонтированной линии Зигфрида…

Примечательно, что даже в благополучные доарденнские времена генерал Паттон жаловался на большое число в своей армии самострелов и симуляций «боевой усталости». Легкие победы, с его точки зрения, портили солдат. Напрасно внушал им этот старый солдат, ветеран первой мировой войны, что «пинта пота сбережет галлон крови». Число больных выросло до цифры, равной количеству всех потерь армии!

Не имея никакого представления о войне в окопах, генерал Паттон шнырял по лазаретам и эвакогоспиталям, с садистским рвением вылавливая для примерного наказания солдат с ранениями левой руки или левой ноги, нимало не сомневаясь, что все они — самострелы. Паттон рвал и метал, требуя их казни, и в самых скверных выражениях ругал американские законы, по которым следовало судить джи-ай не за самострелы, а за небрежность в обращении с оружием, за что полагалось всего полгодика тюрьмы!

В своем дневнике он журил себя за то, что бросал своих джи-ай в ночные бои трое суток подряд, считая, что это чересчур! Что знал этот американский генерал, воевавший с комфортом, о непрерывных ночных и дневных боях в Сталинграде!

Об арденнских боях он писал: «Мне не понять, как могут человеческие существа день за днем воевать при температуре ниже нуля».

А как же наше московское контрнаступление в зимнюю стужу первого года войны? А оборона Ленинграда? А зимние партизанские рейды?!

Генерал-полковник Гейнц Гудериан считал арденнское наступление «величайшей ошибкой» Гитлера. Правда, в своих воспоминаниях он смягчил это категорическое заявление словом «возможно».

Идя на доклад к верховному, он ничего хорошего от этой аудиенции не ждал. Он прекрасно понимал, как противно видеть фюреру генерала Гудериана, который напрасно и нудно предостерегал его от арденнской авантюры, доказывал, что настоящая опасность надвигается с Востока, что не Рузвельт с Черчиллем, а Сталин — главная угроза для третьего рейха, что необходимо всемерно укреплять не Западный, а Восточный фронт, выведя войска из безнадежного курляндского котла в Латвии, с Балкан, из Венгрии, из Италии. Иначе фюреру не спасти «Великую Германию». Лучше потерять сейчас по доброй воле, во имя стратегических соображений все завоеванные территории, чем весь фатерланд. У Сталина намного больше армий, чем у англо-американцев. Туда, на Восток, надо бросить половину дивизий с Западного фронта. Оберкоммандо напрасно держит на Западе части, жизненно необходимые для обороны восточной границы рейха. Гитлер был дьявольски упрям. Он жаждал все поставить на западную карту, раз ему приходилось признать, что все его карты на Востоке биты. Нет, он еще расколет вражескую коалицию! Генерал Гудериан не верил в спасительные политические решения, а военная логика была против фюрера.

И он, разумеется, оказался прав. Каково теперь Гитлеру смотреть ему в глаза! Мифический арденнский план рухнул: не видать этому выскочке Моделю ни берегов Мааса, ни Антверпена, ни складов в Льеже. И поделом. Будь Модель настоящим, а не дутым фельдмаршалом, он посмел бы поднять голос против арденнской эскапады, попытался бы отговорить от нее фюрера. Но все эти скороспелые фельдмаршалы одиннадцатого часа боятся Гитлера больше Сталина. Но теперь-то, когда наконец провалилось это безумное, обреченное на неудачу наступление в Арденнах, неужели фюрер не согласится отвести на Восточный фронт уцелевшие войска? Будет поздно, когда русские начнут наступление на главном, Варшавско-Берлинском стратегическом направлении.

Он положил перед Гитлером сводку, подготовленную по его указанию ближайшим помощником по разведке — Рейнгардом Геленом. Вот он, дамоклов меч над головой диктатора «Великой Германии»: 225 пехотных дивизий и 22 танковых корпуса Советов!

Гитлер взял сводку в трясущиеся руки, надел спадавшие на нос очки с выпуклыми, захватанными пальцами стеклами, уставился слезящимися глазами на прыгающие цифры. Лицо его пошло пятнами. Советская пехота превосходит немецкую в одиннадцать раз, семь танков со звездой против одного с крестом, двадцать самолетов против одного, двадцать пушек против одной…

Гитлер вскочил, швырнул на пол сводку Гелена, заорал:

— Кто состряпал эту галиматью?! Вранье! Бред! В сумасшедший дом его, каналью!..

Гудериан ушел ни с чем. Можно сказать, фюрер прогнал его с глаз долой. Его, Гудериана, начальника генерального штаба! Сев в свой «хорьх», он проглотил две таблетки — одну от гипертонии, другую от стенокардии. Гром и молния! Будь оно все проклято!.. Скорей бы уж русские начали наступление, а то ему и Гелену несдобровать…

…В личном и строго секретном послании от 9 января Черчилль выражал свою «крайнюю благодарность за волнующее послание» Сталина и заверял, что его решение «послужит огромным поощрением» генералу Эйзенхауэру, поскольку оно даст ему уверенность, что «германские пополнения будут расколоты между «нашими двумя огненными фронтами». А в своих воспоминаниях он с редкой для старого дипломата искренностью писал:

«Я цитирую этот обмен письмами в качестве хорошего примера той скорости, с которой можно было решать дела на высшем уровне союзников, и потому еще, что это был прекрасный подвиг русских и их вождя, ускоривших свое огромное наступление за счет тяжелых людских потерь.

Эйзенхауэра очень обрадовало известие, которое я смог переслать ему…»

Но сдержат ли Сталин и русские свое слово? Разве сам Черчилль не нарушал бессчетное количество раз свое слово джентльмена, министра, главы консервативной партии, британского премьера?

Каждый солдат понимает: начать наступление раньше времени, при неблагоприятствующей погоде, при отсутствии должной поддержки своей артиллерии и авиации — это лишняя кровь, большие потери. И каждый солдат сказал бы: раз надо, так надо — союзники в беде!

И обещанное Верховным наступление началось на восемь дней раньше срока — 12 января. И началось оно, грандиозное и неотразимое, на всем фронте — от Балтийского моря до Карпат.

О наступлении на Восточном фронте, великом новом наступлении советских войск на главном стратегическом направлении, Черчилль и Рузвельт узнали прежде всего благодаря пробудившейся наконец «Ультре», из панических шифрорадиограмм всех штабов вермахта на Востоке, сообщавших о начале грандиозного наступления Советов. Подождав, пока весть об этом наступлении всколыхнула весь мир, Черчилль с восторгом и вновь с неподдельной искренностью написал Сталину благодарственное письмо.