Виктор Устьянцев - Штормовое предупреждение

- Аварийной партии на ют!

- Шлюпку с правого борта - на воду!

Голос командира, как всегда, спокоен, он вселяет в Ивана уверенность, что все будет хорошо. Иван тоже успокаивается, действует расчетливее, приноравливается к ленивой зыби и все дальше и дальше отталкивает мину от борта.

Подошла шлюпка. Ивану подали конец. Нащупав на стальном теле мины рым, Иван привязал к нему пеньковый трос. Шлюпка начала буксировать мину в море, а Иван поплыл к трапу. Силы уже покидали его, и он долго не мог выбраться на нижнюю площадку трапа, зацепившись карманом бушлата за окованный железом угол. Но вот чьи-то сильные руки подхватили его, бушлат затрещал, и Иван оказался на площадке.

Когда его, поддерживая под руки, подняли на палубу, подошел командир.

- Молодец, Гвоздев! Спасибо. - Командир обнял матроса.

Иван вежливо отстранился, стараясь, чтобы командир не выпачкался о мокрый, с жирными пятнами мазута, бушлат, и смущенно пробормотал:

- Так ведь у самого борта была…

- Вы приняли единственно правильное решение,- сказал командир.

- Сообразил! - подхватил кто-то из матросов.

- Смелый, черт! - восхищенно поддержал другой.

Смущенный столь необычным вниманием к себе, Гвоздев потихоньку выбрался из толпы и пошел в кубрик. За башней он остановился и долго смотрел, как шлюпка буксирует мину в море. Там ее подорвут. Высоко в небо взметнется столб воды, прокатится над морем гулкое эхо, и все будет кончено. А могло быть… Только теперь Иван отчетливо представил, что могло быть, и ему на какое-то мгновение стало страшно. Это была просто запоздалая реакция, страх прошел тут же, мысли Ивана вернулись к привычным житейским заботам. Он вспомнил, что порвал бушлат, и стал разглядывать его.

Подошел Павлик Федосов и сказал:

- Вот если бы Клава сейчас тебя увидела…

- Что ты, что ты! - замахал руками Иван, испугавшись одной мысли о том, что Клава могла застать его в таком растерзанном виде. И, прилаживая карман, сокрушенно вздохнул: - Бушлат-то совсем новый. Жалко.

Павлик удивленно посмотрел на Гвоздева и подумал: «Вот ведь человек! Подвиг совершил, а не заметил. Жизни не жалел, а вот бушлат ему жалко». И вслух сказал:

- Чудак ты, Ваня) Цены себе настоящей не знаешь.

Посыпаюсь оттого, что кто-то сильно трясет меня за плечо. Открываю глаза и вижу командира группы лейтенанта Мельникова.

- Ну и сильны же вы спать, Богатырев! Одевайтесь быстрее - и на лодку.

- А что такое?

- Срочный выход.

Вскакиваю и начинаю одеваться. Палубные часы над столиком дневального показывают без четверти пять. Кубрик уже почти опустел, - должно быть, я не слышал сигнала подъема. Это и не удивительно. Сплю я всегда очень крепко, а сегодня дневальный будил нас, наверное, вполголоса, чтобы не потревожить моряков двадцать седьмой лодки в соседнем кубрике.

К пирсу идем вместе с лейтенантом. Тугой холодный ве-тер бросает в лицо колючие брызги дождя, забирается под одежду. Обычно разговорчивый и веселый, Мельников сегодня идет молча. Он явно чем-то озабочен. Интересно, чем?

Ночью подморозило, образовался гололед, ноги то и дело разъезжаются в стороны. Один раз я чуть не съехал под откос, но лейтенант вовремя ухватил меня за рукав.

- Вы не по тропинке, а по обочине идите, - советует он.

И верно, по обочине идти легче, хотя ноги по колено утопают под хрустящей коркой снега.

На лодке полным ходом идут приготовления к выходу. Глухо ворчат дизели, нервно вздрагивает палуба, стучат по обшивке кованые каблуки сапог.

Поднявшись на мостик, начинаю осматривать рулевое устройство. Но Сема Кашин останавливает меня:

- Я уже все проверил. Полный порядок!

Молодец Сема! Он всегда успевает сделать все раньше других. На всякий случай я все же проверяю устройство и, убедившись, что оно в полной исправности и готовности, докладываю лейтенанту.

Через полчаса лодка отходит от пирса. На вахту у руля заступаю я, а Кашин спускается вниз. Я знаю, что он сейчас примостится где-нибудь в тихом уголке и достанет свою неизменную спутницу - толстую тетрадь в коричневом переплете. В нее он записывает свои стихи. Сема пишет их в любое время и по любому поводу. Он ежедневно отправляет стихи в редакции всех известных ему газет и журналов и получает оттуда десятки писем с настойчивыми советами учиться у классиков. По обычаю непризнанных гениев, Сема бережет стихи для потомства и неутомимо вербует поклонников своего таланта среди сослуживцев. Его вирши охотно помещают в нашей стенной газете и не менее охотно высмеивают в сатирическом листке «Рында», который выходит в качестве приложения к стенгазете. После этого Сема принимается писать с еще боль-шей яростью. Иногда он даже вскакивает по ночам, бежит к столику дневального и что-то торопливо записывает. Стихи, рожденные Семой в такие минуты вдохновения, мы называем «произведениями на босу ногу».

Сейчас Сема пишет, конечно, о походе. А лодка тем временем осторожно пробирается между кораблями на внутреннем рейде. Корабли стоят довольно близко друг от друга. Приходится быть предельно внимательным, поэтому я забываю и о Семе, и о его стихах, и о том, чем озабочен лейтенант Мельников. Я чутко ловлю короткие, как выстрел, слова команд, сверлю взглядом пляшущее впереди лохматое месиво волн, изредка поглядываю на желтое пятно картушки компаса. Мне кажется, что жилы у меня натянулись, как струны. Только руки привычно лежат на штурвале, лежат уверенно и спокойно, хотя я чувствую ими каждый толчок, каждое движение лодки.

Вот мы выходим за волнорез. Прощально мигает огонек входного маяка. Ветер становится злее, море сердито встряхивает лодку, валит ее с одного борта на другой. Но я чувствую облегчение, теперь мне надо только точно держать лодку на курсе.

Рядом со мной стоит вахтенный офицер. Он что-то записывает. Заглядываю в журнал. Успеваю прочитать: «9 января 1961 года, суббота. 06 часов 23 минуты. Прошли приемный буй».

И вдруг я вспоминаю, что сегодня день моего рождения. Двадцать лет! И как я мог забыть? Впрочем, вчера я помнил об этом, а сегодня мне было просто некогда. Вчера я еще подумал, что мне повезло: день рождения выпадал в этом году на субботу, можно сходить в город. Хотел позвать Сему, чтобы вместе с ним скромно отметить мой юбилей на квартире у его знакомой девушки Вали. Сема часто бывал у Вали, знал ее родителей и не раз хвастался их гостеприимством. Мне, конечно, было неудобно напрашиваться на собственный юбилей, но другого выхода не было - в городе я еще никого не знал, а хотелось отпраздновать день рождения в семейной обстановке.