Виктор Устьянцев - Штормовое предупреждение

- Боевая тревога! Торпедная атака!

Я чувствую, как во мне опять все напрягается. Но руки спокойны. Это - главное. Сейчас я должен вести лодку как по лезвию ножа, особенно на боевом курсе. Слух привычно отметает все посторонние звуки и ловит только чуть хрипловатый голос командира:

- Пли!

Лодка вздрагивает. Я отворачиваю на курс отхода. Становится тихо, слышу даже, как стучит собственное сердце. Я знаю, почему оно так стучит. Ведь ему сегодня тоже двадцать лет, и оно, наверное, тоже очень хочет, чтобы торпеды прошли точно под целью.

Начинает стучать в висках. Пульс отстукивает время. Минуты или секунды? Мне кажется - часы.

- Торпеды прошли под целью!-кричит акустик.

Я оглядываюсь, вижу его сияющую физиономию, и мне хочется его расцеловать. Смотрю на главного старшину Проценко, на лейтенанта Мельникова, ловлю добрый блеск усталых глаз командира лодки, и мне кажется, что всех этих людей я знаю очень-очень давно. Я не вижу тех, кто находится сейчас в других отсеках, но уверен, что и они сейчас ликуют. Может быть, они не знают, что во время атаки на руле стоял я, забыли о том, что у меня сегодня день рождения. Но мне ничуть не обидно. Честное слово!

Раздетые по пояс и разморенные солнцем, мы после обеда сидим на палубе и только изредка лениво перебрасываемся замечаниями да прислушиваемся к разговору двух друзей - матросов Михаила Топоркова и Керима Сатырбаева.

Вчера на политзанятиях обычно отмалчивавшийся Керим, чувствительно подталкиваемый в бок кулаком Топоркова, поднял руку. Но, выйдя к карте, он смущенно потоптался около нее, безнадежно махнул рукой и, метнув на Топоркова свирепый взгляд, сконфуженно побрел на свое место. После занятий он подошел к старшине и попросил вычеркнуть свою фамилию из списков увольняющихся в город. Топорков, не упускавший случая побывать на берегу, на этот раз тоже не пошел в увольнение - то ли потому, что чувствовал и свою вину, то ли просто из солидарности. Сейчас он укоризненно вздыхал:

.- Как же так, Керим, а? Ведь и готовились вместе, знаю, что можешь, а ты… сдрейфил. Малодушие, да и только. Неужели ты так ничего и не знаешь про семилетку?

- Э, друг, не так говоришь. Веришь, сердце понимает, а язык сказать не умеет!

- Сердце - оно, конечно, штука важная. Можно сказать, самая важная деталь в человеке. Ну, а язык-то тебе для чего дан?

Керим сердится. В его круглых, маленьких и острых глазах вспыхивают огоньки, на лице выступают крупные капли пота.

- Язык! Разный язык бывает. Умный язык бывает - сам песни складывает. Лист на ветру тоже говорит. Не свое говорит, а что ему ветер подскажет. Это - глупый язык.

- Эх ты, пустыня каракумская! Скажет тоже! Да слышал ли ты, как лес разговаривает? Там, брат, каждый листок свое тебе шепчет. Бывало, заберешься в самую гущу леса, сядешь под березу и слушаешь, слушаешь. Листочки шепчут и шепчут, а думы так и цепляются одна за другую. Хорошо!

Топорков поворачивается на бок и задумчиво глядит вдаль, вспоминая родные леса. Керим тоже смотрит на море и тоже, наверное, вспоминает.

Хорошей дружбе всегда радуешься и немного завидуешь. Без нее жизнь пуста и неуютна, как сидящее на мели судно, покинутое командой и обросшее ракушками. И, пожалуй, никто не умеет ценить дружбу так, как моряки.

Когда недоверчивый и вспыльчивый Сатырбаев пришел на катер, никто не предполагал, что он может завоевать расположение именно Топоркова - первого на катере балагура и насмешника, острого, а подчас и ядовитого на язык. Топорков обставлял шутки тонко, с расчетом на внезапность, и, если они удавались, сам хохотал долго и заразительно. Оплошавший вначале обычно обижался, но уже через минуту добродушно смеялся над промахом другого. Керим так не умел. Попав «на удочку», он злился, уходил куда-нибудь и долго ни с кем не разговаривал.

Старшина, заметивший это, сделал Топоркову внушение:

- Зря вы обижаете человека. Худого он вам ничего не сделал. От коллектива отпугнете матроса. Не понимает он шуток, ну и оставьте его. Вы бы лучше помогли ему, например, в политической учебе.

Топорков обещал, но пока обдумывал, как лучше подойти к матросу - предложить помощь, не ущемляя его гордого самолюбия.

Вскоре после разговора со старшиной Топорков сидел в моторном отсеке, перебирал карбюратор и не заметил, как в отсек спустился Сатырбаев. Он долго молча наблюдал за мотористом. Но вот Топорков увидел молодого комендора:

- Тебе чего?

- Сюда пришел. Первый смеешься - первый учить будешь.

- А… Ну, коли обидел, извини. Учить мне, конечно, нечему тебя, а вот помочь - пожалуйста. Чем богаты, тем и рады. Давай присаживайся, посидим рядком да поговорим ладком. Обсудим.

Но Керим не хотел обсуждать.

- Сказывай, что это?

- Карбюратор. Он рабочую смесь для цилиндров готовит. Постой, а зачем тебе?

- Знать хочу. Все знать хочу. Почему такая маленькая машина весь катер везет, много тонн везет?

- «Везет»! Телегу возят, тебя ишак по степи возил. А катер ходит. Понял? Ну вот опять ты! Эх и горяч: плюнь - и зашипишь. Ладно, больше не буду… Так говоришь, знать все хочешь? Это неплохо. Да ведь видишь, какое дело: у тебя своя специальность определена, вот ее и надо бы сперва изучить как следует.

- Что специальность? Одна пушка. Маленькая пушка, почти пулемет. Части знаем, разбирать, собирать умеем. Стрелял. Командир сказал: «Хорошо Сатырбаев стрелял, молодец Сатырбаев!»

- Эх, Керим, Керим! На катере без году неделя, а уже хвастаться? Нехорошо, дружище!

- Значит, не веришь?

- Нет, почему же? Верю. Из тебя может толковый матрос получиться, только вот эту глупость надо выжить из себя.

- Зачем говоришь «глупость»? Керим себя знает, он еще тебе себя покажет, всем покажет! - Сатырбаев вскочил и пошел к трапу.

- Погоди, а как же…

Но Керима и след простыл.

- Вот чудак! Ничего, перекипит, успокоится.

Топорков ждал, что Керим остынет и снова придет, но того не было. А на другой день вышли в море.

Катер шел полным ходом. За кормой весело кипела вода, а от бортов, точно гигантские усы, расходились две большие волны. Ровно гудели моторы, монотонно и назойливо свистел ветер. Море напоминало Кериму степь, хотя воздух и небо были другими. Там воздух сухой и колючий, обжигает горло, а здесь - густо напоенный запахом моря, прохладный й приятный. Небо там светлее и выше, а здесь оно как бы сливалось с морем, иногда казалось, что катер идет прямо по воздуху.

Пристально вглядываясь в четкую черту горизонта в своем секторе наблюдения, Керим старался представить, какой эффект он произведет на земляков, когда приедет в отпуск. Все будут говорить: «Ах, какой Керим! Герой