Бодо Узе - Лейтенант Бертрам

— Национал-социалистская медицина выступает за эвтаназию! — произнес врач.

— За что? — переспросил Бауридль.

— За усыпление в целях защиты общества, — пояснил врач.

— Чепуха, он ведь никому не мешает!

— Но он стоит денег. Его содержание обходится дороже содержания нормальной семьи из четырех человек. А впрочем, это будут решать врачи в Германии. Во всяком случае, несколько дней ему придется побыть взаперти.

Бауридль больше не произнес ни слова.

— Я хочу, чтобы на судне был порядок, — пояснил капитан. — Ведь красного тоже заперли. У того даже света нет в бункере. Ему это полезно.

Капитан все еще был разочарован тем, что пленный выглядел не так, как он его себе представлял, и потому считал его особенно опасным.

Действительно, бункер, в котором заперли Стефана, был совершенно темным. Капитан приказал зажигать свет только на четверть часа, на время еды. Вначале матросы придерживались этого правила, но уже на третьи сутки они включали свет на весь день и выключали, только когда слышали шаги совершавшего обход капитана.

Подобно многим узникам, Стефан придумал систему, которая помогла бы ему выдержать пытки и самое страшное в жизни узника: то, что он стареет, а время стоит на месте. Жизнь в заключении — это жизнь в вакууме. Ничего как будто не происходит, а день прожит, за ним другой, третий. Они, эти скучные, бесцветные дни, исчезают так же бесследно, как и появляются. И заключенный даже радуется, что прошел еще день, хотя этот день был еще и днем его жизни, а их не так уж много. И день этот потерян, прожит без новых впечатлений, хотя это и не всегда так. Но что гораздо важнее — день этот он прожил, ничем себя не проявив. А поскольку у заключенного нет своей воли, дни в заключении — «мертвые дни». Потому что он лишен не только контакта с людьми, но и тысячи возможностей «живых будней»: принимать решения и действовать по своему усмотрению; например, поднять книгу или бросить ее, вбить гвоздь, остановиться посреди дороги, пнуть ногой собаку, разнести в щепки пустой ящик или, если захочется, ничего этого не делать.

Еще в Севилье, сидя в одиночной камере, Стефан понял, что такое «мертвые дни». Для него они были особенно тяжелы, ибо он обладал беспокойным характером: он был человеком, который постоянно что-то делал.

Он стыдился этой своей слабости, как он сам ее называл, и испугался, обнаружив в себе еще и другие недостатки. Однажды он поймал себя на мысли, что с завистью думал о товарищах на воле, у которых была возможность раскрыть свои способности, набраться опыта, отличиться в боях и тем самым заслужить право на большее. «Если бы меня не сцапали фашисты, — думал он, — я бы теперь командовал ротой или даже батальоном». Кто знает, может быть, ему поручили бы и более важные дела, когда наступит развязка: революция в Германии.

Именно этой мысли и испугался Стефан. В глубине души он чувствовал зависть и горечь и срочно стал искать способ избавиться от таких настроений. Разработанная им система состояла в тщательном и постоянном исследовании того, что составляло смысл его жизни, того, что скрывалось за громким и неясным понятием «освобождение Германии».

Плавание ставило перед ним и другие задачи. Он пытался разговорить матросов, которые дежурили у бункера, приносили еду и отпирали камеру, чтобы выпустить его по нужде. Это было нетрудно, потому что им всем не нравилась роль тюремщиков. Лучше всего у него получалось с тем толстошеим матросом, который в день отплытия стоял у трапа. Кристиан был уже в возрасте. Он на час-другой снимал со Стефана цепь и иногда оставлял дверь открытой, чтобы немного проветрить бункер. Когда Кристиан заступал на вахту, сторож и узник проводили время в долгих беседах. Стефан уже обдумал план, как с помощью Кристиана осуществить побег, но никак не решался заговорить с ним на эту тему. С тех пор как ему в голову пришла эта мысль, он постоянно думал об этом. И день это дня беспокойство его росло.

Отношения с другими матросами не были такими же хорошими, как с Кристианом, хотя все они обычно не выключали свет в бункере, а иногда даже угощали его сигаретой. Стефан понимал, что большего от них ему ожидать нельзя.

Однажды после обеда он снова услышал добродушный голос Кристиана. Вслед за тем в дверь просунулась багрово-красная физиономия матроса. Стефан улыбнулся ему и поднял руку с цепью. Кристиан открыл замок.

— Сегодня утром наша птичка чуть не упорхнула, — рассказывал Кристиан. — Да-да, этот сумасшедший летчик. Каюту не заперли, и тот очутился на палубе. Если б он так не шумел, то наверняка свалился бы за борт. Его поймали у самых поручней.

— Да что ты! — воскликнул Стефан. — Может, для него было бы лучше покончить с собой.

— Но ведь он вовсе не хотел этого! — возразил матрос — Он-то думает, что умеет летать. Он просто хотел улететь. — Матроса это так развеселило, что он расхохотался.

— Я бы тоже хотел улететь, — сухо заметил Стефан.

— И ты тоже! Вот здорово! — Кристиан снова захохотал.

— Но не так, как этот сумасшедший граф, — медленно произнес Стефан. — Я имею в виду другое. Я хочу сбежать.

Матрос взглянул на Стефана и умолк.

— Как же ты себе это представляешь? — спустя некоторое время спросил он.

— В деталях я об этом не думал, — соврал Стефан. — Но если подумать: ведь в Ла-Манше мы довольно близко подходим к берегу. Что, если прыгнуть за борт? Плаваю я неплохо, а со спасательным кругом могу продержаться на воде несколько часов.

Кристиан ничего не ответил. Он вышел из камеры, но двери не запер и сел на скамейку для караульного. Стефан тоже присел на нары, обдумывая поведение матроса. Спустя некоторое время Кристиан снова вошел к нему. Он смущенно почесывал голову, не решаясь взглянуть на Стефана.

Неожиданно он сказал:

— Я понимаю, что ты хочешь сбежать, только как это сделать? Лучше всего попробовать завтра ночью. Мы будем проплывать мыс Финистер. До берега всего несколько километров. Я постараюсь попасть на вахту.

Мир для Стефана изменился. Снова он стал таким, что стоило жить. Стефан схватил руку матроса и пожал ее.

— Это замечательно! — воскликнул он. — Это просто…

Но Кристиан высвободил свою руку, пробормотав:

— Ладно, ладно. Погоди еще.

— Нет, нет, — воскликнул Стефан. — Это просто здорово с твоей стороны. Я сначала боялся, что ты не захочешь. Ведь ты тоже рискуешь.

Он взад-вперед забегал по бункеру — три шага вперед, три шага назад.

— Так ты говоришь, завтра ночью? — переспросил он, схватив матроса за плечо.

— Завтра ночью, — подтвердил тот, опустив голову.

— Как ты думаешь, что они с тобой сделают?

Не поднимая головы, матрос пробормотал:

— Что со мной сделают? Посадят туда, где сидишь ты.