Бодо Узе - Лейтенант Бертрам

Она вернулась в свой одинокий дом и опять была одна, наедине со своей мукой.

Она была одна, в унынии и изумлении. Да, в изумлении тоже. Утром она вылезла из ванны и подошла к зеркалу. Бедра ее были по-прежнему узкими. Грудь — круглой и крепкой. Тело казалось девственно нетронутым. Она рассердилась на эту свою незрелость. Замолотила кулаками по маленькому голому животу.

Ничего, скоро я буду выглядеть по-другому! — с добродушным смешком подумала она.

Она скрючилась — руки болтались как плети — и принялась корчить рожи перед зеркалом.

Вдруг ей стало стыдно, и она залезла в постель. Велела принести себе завтрак. Просмотрела газеты. Но что там может быть, в газетах? Что там может быть важного! Что значат события в мире, если у нее, у Марианны, будет ребенок! Она откинулась на подушки и уставилась на белый потолок с бордюром из лепных роз.

Как же хорошо будет, благоговейно подумала она, когда рядом со мной будет лежать и смотреть в потолок другое существо, теплое, с мягкой кожицей, дышащее… Но потом ей опять показалось чем-то невероятным, что в ее теле, таком гладком, может вырасти и потом появиться на свет человек, пусть даже и совсем крохотный. Это все просто сказки, сказки, которые рассказывают женщинам, как детям рассказывают истории про аистов.

В эти дни Марианна получила письмо от Йоста. И оно потрясло ее своей какой-то скаредной краткостью. Она почувствовала в нем тревогу и озабоченность Йоста. И все-таки он любил ее, пусть по-своему, беспечно, невнимательно, эгоистично. Но любил.

Теперь ей казалось, что и она его любит. Конечно, конечно, а как же иначе они могли бы прожить вместе столько лет? Двенадцать долгих лет, в течение которых оба все-таки были счастливы. Теперь Марианне верилось, что все злые мысли, посещавшие ее в эти дни, были просто-напросто ошибкой, объяснявшейся смутным состоянием ее души, и только эта ошибка создала преграду между ним и ею, но теперь эта преграда исчезла, тихо и бесследно, точно облако.

Да, как все могло бы быть хорошо, не будь она беременна, не лелей она мечту о ребенке, мечту, от которой ни за что не отречется. И если на одну чашу весов положить эти мечты о будущем, а на другую воспоминания о прошлом, то двенадцать лет супружества с Йостом, оказывается, не так уж много весят.

А может, лучше всего, думает она наконец, мне написать ему письмо и в этом письме сказать обо всем — о моей любви к нему, о том, как я жажду иметь ребенка, о том, что у меня было с Бертрамом, и о том, что все это для меня ничего не значит, ровным счетом ничего, вот только от ребенка я не могу отказаться.

И тут же, в неубранной спальне она взялась за письмо.

Это было не просто. Она уже исписала один лист своим мелким беспокойным почерком, но еще ничего не сказала, ни слова о том, о чем следовало сказать.

Она как раз начала новый лист, когда внизу раздался звонок. И почти сразу услыхала на лестнице голос Эрики. Едва Марианна успела, сама не зная почему, поспешно сунуть письмо в ящик своего маленького письменного стола, как подруга уже появилась в дверях.

— У тебя завелись секреты? От меня? — со смехом воскликнула Эрика, чтобы преодолеть собственное смущение. — Неужто я наконец тебя застукала? Такую непорочную! Кому это ты пишешь? Неужто любовнику? Марианна!

Она подбежала к Марианне.

— Не понимаю, куда ты подевалась? — словно защищаясь, закричала Марианна. — Мне столько нужно тебе рассказать!

— Потом, потом! — перебила ее Эрика. — А теперь признавайся, признавайся, кому это ты пишешь? Кто он? Кого ты любишь? Говори!

Она обеими руками обхватила голову Марианны. Ее раскосые темные глаза с нездоровым любопытством заглядывали в глаза подруги. Действительно, Марианна попалась. Она нетерпеливо стряхнула с себя узкие костлявые руки Эрики.

— А ведь ты покраснела, Марианна! — настаивала Эрика.

Тогда Марианна открыла ящик.

— На вот! Читай! — проговорила она и, поборов свою злость, вытащила письмо.

— Ах, это к Йосту! — Эрика разочарованно прочла обращение, но, все еще не веря, продолжала стоять на своем: — Тогда почему же ты так испуганно прячешь письмо к собственному мужу? У тебя завелись секреты, ты же не умеешь врать!

Да, подумала Марианна, у меня завелись секреты, я забеременела. Она засмеялась, и смех ее звучал так уверенно и гордо, что Эрика лишь удивленно покачала головой с коротко стриженными черными волосами. И не дала Марианне слова сказать.

— Ты для меня загадка и всегда будешь загадкой, такая чистая, непорочная! Что ж, мне всегда рядом с тобой чувствовать себя так, словно я вывалялась в грязи? Ты спросила, куда я подевалась? Я ездила в Берлин, навестить папу.

Граф Шверин занимал должность в министерстве иностранных дел, и это сулило ему — впрочем, уже давно — весьма ответственный пост.

— Ну, и как съездила? — спросила Марианна и подумала: какое мне дело до твоего отца? У меня будет ребенок.

— Ах, ты же знаешь, как это бывает, я его почти и не видела. Но он через несколько дней приедет. Я уговорила его после маневров дать бал в честь авиаполка. Из-за этого я и пришла.

Она плюхнулась на кровать Марианны и пригладила волосы своими длинными тонкими пальцами.

— Эрика, — начала Марианна.

— Я устала и умираю от жажды, — вздохнула Эрика.

— Хочешь чего-нибудь выпить? — с нежностью спросила Марианна. Она все-таки была рада приходу подруги.

— Нет, нет, не в этом дело. — Эрика засмеялась. — Я устала от людей и людей же жажду. — Это прозвучало искренне и печально.

Марианна подсела к ней и просунула руку ей под голову.

— Какая ты добрая и чистая, — прошептала Эрика.

— Не говори так! — взмолилась Марианна. — Я такого натворила, что…

— Ты? — свысока спросила Эрика. — Впрочем, это безразлично. Так или иначе. Какой смысл все это имеет? Есть ли хоть где-то что-то, что умиротворяет тебя, приносит удовлетворение, радость? А я вот ничего для себя не могу придумать. Ах, все так плоско, пресно, пусто!

Марианна взволновалась.

— Что это с тобой в самом деле? — сочувственно спросила она, ибо для нее, Марианны, все, что она ощущала сейчас, было совсем не пресно и не плоско. Ее жизнь имела смысл. У нее теперь было нечто, приносящее ей радость, если не умиротворение. Она склонилась над узким скуластым лицом Эрики.

Эрика, глядя на нее горящими глазами, продолжала говорить:

— Сегодня утром я встретила майоршу Шрайфогель. Разряженная, как кухарка в воскресенье. Ее старшему сыну предстоят выпускные экзамены, а он не желает учиться. Вероятно, такой же дурак, как его папаша. Потом она немножко посплетничала: эта Альмут Зибенрот недавно ездила на субботу и воскресенье в Штеттин с одним учителем гимназии. А потом майорша заявила, что намерена женить Бауридля и этого вашего старого холостяка, Хартенека. Вот видишь, Марианна, мы смеемся над ней. А какие у нас на то основания? Не так уж мы от нее отличаемся, во всяком случае, мы ничем не лучше. Мы с ней одного калибра. Сейчас вот появился один, пишет мне стихи. Может, они даже не так уж плохи. Но думаешь, меня это радует?