Бодо Узе - Лейтенант Бертрам

Внизу стояла небольшая группа людей. Полиция. Дорога вниз была спокойной и пологой, но Хайн вдруг задышал так тяжело, словно карабкался вверх по крутому склону. Его спутники, радостно-возбужденные, стали подшучивать над ним, тогда он, закусив свою перекошенную губу, тихо пошел рядом с ними.

Среди людей на причале он узнал кривоногого Хюбнера. И это тоже был плохой признак.

Вид лавочника нарушил течение его мыслей. Я ему глотку перегрызу, поклялся он себе и увидел, как к Хюбнеру пробирается какой-то человек. Толстый, в синем костюме и широких стоптанных ботинках. Несомненно, он из уголовной полиции. Хайн переложил папку в левую руку, чтобы кулаком правой заехать в грушевидное брюхо Хюбнера.

Наконец они спустились в бухту. Хайн пристально смотрел на корабль, лишь краем глаза следя за теми двумя.

Его удивило, что такой большой корабль вошел в бухту. Значит, они углубили дно, чтобы сюда могли заходить и подводные лодки, сообразил Хайн и увидел, что человек, стоящий рядом с лавочником, делает ему знак. Он делал это как-то нагло-доверительно — манил его указательным пальцем и при этом еще кивал головой. Хайн, вытянув тонкую шею, следил за кораблем, как будто там происходило нечто такое, чего он ни в коем случае не может пропустить. Человек продолжал манить его степенно, терпеливо, но в то же время стараясь не бросаться в глаза. Хайн забыл все свои намерения. Он уже не думал о том, чтобы в последний миг свободы заехать кулаком в брюхо лавочника. Он пожирал глазами море и небо.

— Эй, парень, тебя там зовут! — крикнул кто-то из спутников Хайна и ткнул его локтем в бок.

Хайн продолжал играть в прятки с самим собой. Он обратился к говорившему, тем самым отвернувшись от этого отвратительного, подзывающего пальца.

— Где? — притворно удивился он.

И тут почти за его спиной раздался жирный, насмешливый голос:

— Да подойдите спокойно сюда!

Рабочие остановились, а Хайн обернулся к агенту уголовной полиции, который пристально смотрел на него. В наши дни, подумал Хайн, опять рубят головы топором. Он вспомнил, что недавно один палач трижды промахнулся, рубя голову. О палаче рассказывали, что у него где-то в Средней Германии есть паровая прачечная и что он сумасшедший.

— Вы — меня? — спросил Хайн, с трудом передвигая ноги.

— Кого же еще! — ответил агент. — Вас и всю компанию. Да подойдите же!

И, не дожидаясь, пока за ним пойдут, вошел в один из маленьких, вновь отстроенных домиков. Рабочие захохотали при виде толстой задницы полицейского и последовали за ним мимо лавочника, который с притворным простодушием приветствовал их. Но ему отвечали только насмешками. Кто-то крикнул:

— Все свояков считаешь?

Значит, звали не только его: у Хайна отлегло от сердца. Но, может быть, это просто трюк? На него навалилась такая усталость, что пол под ногами ходил ходуном и страшно хотелось спать.

Все происходящее он видел как сквозь молочное стекло — печальные, расплывающиеся очертания предметов и лиц и звуки тоже какие-то непонятные, о значении их можно было только догадываться. Рыбацкий кирпичный домик с толстыми бетонированными стенами был оцеплен полевой жандармерией. Прозвучал приказ:

— Открыть чемоданы! Раздеться!

При виде мускулистой наготы рабочих жандармы стали приветливее. Обыск быстро кончился.

Потом под ногами рабочих заскрипел гравий, а маленькие камушки, скатываясь с обрыва, звонко шлепались в воду. С корабля спустили трап.

Только взойдя на палубу, Хайн вновь обрел ясность сознания. Дыхание выровнялось, и он уже злился на себя за свой страх. Хайн устроился на корме. Ведь это же естественно, говорил он себе, что они на прощание перерыли наши чемоданы и чуть ли не заглянули ко всем нам в задницу. Они же никому не доверяют.

С моря к берегам острова уже подступали темные тени, тогда как дома и лес на холме еще играли яркими красками в предвечернем свете солнца.

В лиловато-серой дымке моря остров медленно удалялся от них. Сонные глаза Хайна Зоммерванда вдруг настороженно сощурились, когда он увидел группу людей, вышедших из рыбачьего домика. Человек в штатском и два солдата, которые вели под конвоем третьего. Они погрузились в баркас, мотор взревел, и баркас понесся вслед за кораблем, быстро догнал его и промчался мимо. Хайн перегнулся через борт. В баркасе сидел агент уголовной полиции в плаще поверх синего костюма. Между двумя солдатами сидел Ковальский с торчащими ушами. Штыки поблескивали на солнце.

Хайн схватился рукой за загривок. Да, вот сюда ударяет топор, когда отрубают голову. Он взвешивал каждое слово при разговорах с ефрейтором, каждый шаг, который они вместе предприняли. Как они могли напасть на след Ковальского? До сих пор он, видимо, молчал, иначе Хайна схватили бы еще на острове.

Но у них теперь есть все средства, чтобы развязать человеку язык. Полицейский баркас причалит к берегу много раньше, чем их корабль. Что дальше будут делать с Ковальским, Хайн знал, а вот будет ли ефрейтор и дальше молчать, этого он знать не мог.

Вероятно, когда мы придем в порт, они уже будут поджидать меня, думал он. И что это за жизнь!

Во рту у него пересохло.

Когда корабль вошел в гавань, было уже темно, и эта темнота радовала Хайна, хотя смешно было бы предположить, что она защитит его. Это он прекрасно понимал. Осторожно, словно на тонкий лед, ступил он с трапа на мол. Втянув голову в плечи, огляделся вокруг. И вместе с остальными зашел в портовый кабак. Его мучила жажда, и к тому же хотелось хоть немного еще побыть среди людей. Он боялся остаться один, боялся мыслей об ефрейторе Ковальском, боялся темноты, своей комнаты, полиции. Он хотел выпить только один стакан грога, но потом выпил и второй, и третий. Он громко говорил, громко смеялся, притворялся пьяным.

— Глянь-ка, Зоммерванд как накачался! — говорили рабочие, чокаясь друг с другом.

Хайн вывалился из пивной и пошел в город. Притворялся он пьяным или в самом деле хватил лишку? Его так и подмывало запеть. Тенором. У него был неплохой голос.

Как зовут того поляка, чье пение он недавно слышал в кино? Хайн никак не мог вспомнить имя. Так или иначе, но в фильме он носил форму и, хотя много пел, голова у него была совсем другим занята. Да, верно, Кипура его звали. Ему еще, конечно, снесут голову с плеч, этому господину Ковальскому, но петь он может, петь — может, пока может!

Хайн Зоммерванд сам перед собой разыгрывал пьяного. Мысли его разбрелись и утратили всякую серьезность.

Из темноты переулка вышел полицейский. Он остановился перед Хайном. Под форменной фуражкой — широкое лицо с обвислыми щеками. Задница с ушами! — в ярости подумал Хайн, очень обдуманно пошатнувшись.

— Итак, господин Кипура, — сказал он, — спойте-ка нам разок! Давайте! — И он сам затянул: — А плавать по морю всегда прекрасно…