Бодо Узе - Лейтенант Бертрам

На горизонте на фоне солнечного диска высились какие-то острые неровные зубцы, причудливой формы скала, как сперва показалось Бертраму. Потом он все-таки понял, что это город, их цель, Мадрид! Туман и дым рассеялись, высокие светлые дома сверкали на солнце. Этот город так и манит к себе, подумал Бертрам, вот это приключение! Его вдруг охватило радостное возбуждение.

Они стремглав мчались к этому сияющему городу, что вырастал и раскрывался перед ними в свете утренней зари. Он улыбался им навстречу путаницей улиц, зелеными площадями и широкими аллеями. Над неспокойным сейчас морем высились многоэтажные дома. Бауридль настойчиво предупреждал своих людей, что там установлены пулеметы.

Между тем появились и бомбардировщики, они подлетали к городу с севера. На огромной скорости выныривали они из легких облаков и ослепительно взблескивали в лучах солнца. Вскоре они уже кружили под истребителями, над самым сердцем города.

Тут Бертрам вспомнил, что Бауридль строго-настрого приказывал «не сводить глаз с линии горизонта, то, что творится под вами, вас не касается», однако неодолимое любопытство заставляло его следить за работой бомбардировщиков. Он видел, как бомбы неслись к земле, видел вспышки взрывов, видел, как дома рвались на части, видел, как медленно и зловеще вырастали черновато-серые грибы дыма. В трех местах, где от взрыва начался пожар, светились охряно-желтые и красные языки пламени. Бертрам смотрел на все это как на спектакль, и мысль, что он тоже как бы участник этого спектакля, пришла ему в голову, лишь когда он заметил отдельные черные облачка дыма рядом с бомбардировщиками. Огонь зенитных батарей заставил его осознать, что и ему грозит опасность. И Бертрам, как было предписано, устремил взгляд на горизонт.

Вдруг ему почудилось, что кто-то встряхнул его машину. И тут же четыре раза подряд услышал быстрый твердый стук, словно кто-то стучал по столу костяшками пальцев. От внезапного испуга он рванул на себя руль высоты и бросил машину в сторону. Оглянувшись, он обнаружил на крыше одного из домов пулемет, в сноп траекторий которого он неминуемо должен был угодить. Сердце еще бешено колотилось, но тут же он ощутил гордость. Вот оно, боевое крещение, подумал он, и кровь бросилась ему в голову.

Меж тем бомбардировщики улетали на северо-восток. Там город шел на убыль, дома были ниже, они притаились, тесно прижавшись друг к другу, и зелень не улыбалась небу.

А теперь что стряслось? — спросил себя Бертрам, все еще взволнованный только что пережитым, заметив, что бомбардировщики пошли на снижение. Когда же и Бауридль стал снижаться, удивленный Бертрам последовал его примеру. Теперь они уже могли видеть, что творится на улицах города. Ларьки и машины, повозки и мулы. И даже можно было различить людей, которыми были полны улицы. При приближении самолетов они бросились врассыпную. Бертрам только теперь заметил, что бомбардировщики палят из бортовых пулеметов. Несколько темных пятен неподвижно чернели на мостовой. Раненые или убитые. Улица словно вся вымерла. Бауридль уже стрелял, и Бертрам тоже развернул свой пулемет. Они летели теперь так низко, что могли различать лица людей, спрятавшихся в подворотнях.

Потом они опять набрали высоту и полетели к окраине города. Под ними уже расстилался лес, в лесу бежала узкая желтая река, через нее был перекинут высокий мост. На обоих берегах видны были вспышки орудий. Тут проходила линия фронта.

На летном поле ефрейтор Венделин со смехом покачал головой.

— Господину лейтенанту здорово повезло! — заметил он и показал Бертраму четыре маленькие пробоины на правом крыле.

— Вот это да! — изумился Бертрам. Держа в руках карту, шлем и очки, он поманил к себе Завильского.

— Это никакая не война! — ворчал тот, подходя. — Так, чепуховая экскурсия, не больше!

— Вы находите? — обиженно спросил Бертрам. — Тогда будьте добры, взгляните сюда!

Наглец Завильский чуть не преисполнился благоговения, когда Венделин с гордостью показал ему четыре отверстия. Он провел по ним указательным пальцем, пощелкал языком. — Так вам и в глаз могли угодить! — сказал он и вздохнул с завистью. — А я вообще ничего не заметил.

Капитан Бауридль иначе смотрел на это дело.

— Вам нечем особенно гордиться, Бертрам, — сухо проговорил он. — Вам следовало бы скорее стыдиться. Будь вы повнимательнее, с вами бы этого не случилось.

Он посоветовал своим пилотам пойти прилечь, так как не исключена возможность, что во второй половине дня им опять придется вылетать.

— Наступил решающий момент! — сказал он. — Город необходимо взять в ближайшие дни. — Он скорчил гримасу. — Я думаю, вы еще останетесь довольны, Завильский, — пообещал он.

Конечно, они не вняли совету Бауридля и отправились в столовую, чтобы стаканом вермута отметить свой первый полет над территорией противника.

Завильский опять брюзжал:

— Здорово красивый город этот Мадрид! А больше я ни черта не заметил!

— А как насчет зенитных батарей и пулеметов? — поинтересовался Бертрам, которого разозлила эта фраза Завильского. Ему показалось, что тот нарочно хочет преуменьшить значение того, что случилось с Бертрамом.

— Детские игрушки! В известной степени — просто формальность! — повторил Завильский слова Бауридля. — Нет, нет, это еще не настоящая война.

Бертрам уже по горло сыт был штучками Завильского, он демонстративно отошел в сторону и обратился к Штернекеру:

— Что старик от вас хотел? — спросил он, так как видел, что Бауридль отозвал графа в сторонку.

Узкой бледной рукой Штернекер отогнал сигаретный дым от лица.

— Он меня крепко отчитал! — сообщил граф. — А за что? За что? Что я не стрелял!

— Это когда мы подметали улицы своими пулеметами? — опять вмешался в разговор Завильский.

Штернекер кивнул.

— Этих бедняг как ветром сдуло! — хвастливо произнес Бертрам и спросил: — А что же вы? Ленту заело?

— Нет! — твердо ответил Штернекер. — Я просто не хотел.

Бертрам и Завильский опешили.

— То есть как? — горячился Бертрам. — Правда, это началось как-то неожиданно. Но дело было ясное. Кстати, итальянцы были великолепны. Вот что значит колониальная практика! В Абиссинии они хорошо натренировались!

— Ну, а я нахожу это просто свинством! — заявил Штернекер, решительностью тона повергнув в изумление обоих собеседников.

— Но так нельзя говорить! — воскликнул Бертрам.

А Завильский признался:

— Я вас в самом деле не понимаю. Я-то, конечно, свою пушку пустил в ход. Для этого мы сюда и прибыли!

— А кто был там, на этих улицах? Женщины, дети, мирные жители! — защищался Штернекер.

— Не говорите так! Это был настоящий рабочий квартал! — быстро возразил Бертрам.