Олег Меркулов - Ради тебя

— Об этом мы тоже думаем.

Погодя, она сказала неопределенно:

— Так все странно получается.

— Что странно?

— И ты все время проведешь здесь?

— Мне больше некуда ехать. А ты сколько будешь здесь?

— Два дня. Я приехала, чтобы просто передать вот это. — Она показала на саквояж.

— Если хочешь, я помогу тебе сесть на поезд, — предложил он.

— Спасибо, — сказала она.

На углу, где она должна была свернуть, они остановились.

— Ну вот, — сказала она. — Мне направо. Видишь тот дом? Мне туда.

— Откуда ты знаешь?

— Номер восемь. Этот номер два.

— Я могу помочь тебе сесть на поезд, — повторил он. — Только я должен знать, когда ты будешь уезжать. Как я узнаю?

Она помедлила и сказала:

— Приходи завтра в два часа к бревнам. Хорошо? Ты извини, что я тебя не приглашаю в дом.

— Около бревен даже лучше, — сказал он. — Мы снова посидим.

Она протянула ему руку. — До свидания.

— До свидания. Если я понадоблюсь — Речная, 26. Не забудешь? 26.

— Речная, 26, — повторила она. — Не забуду. Спасибо тебе за все.

— За что — за все?

— За то, что ты помог мне в Москве, за внимание в дороге, за все.

Игорю здорово хотелось, чтобы она побыла с ним еще.

— Мы хорошо ехали, правда?

— Очень хорошо. До свидания.

— До свидания. Значит, завтра в два на бревнах.

— Да. Пожалуйста, не опаздывай. Я не люблю, когда опаздывают.

— Я тоже, — сказал он.

Она пошла к этому дому номер 8.

— Еще раз до свидания.

— До свидания. Желаю успеха.

Он взял чемодан и быстро зашагал к концу улицы, свернул в третий переулок, прошел берегом к Речной и остановился возле дома номер 26.

Дом был старый, крытый дранью, в два небольших окошка. Слева и справа от него шел ветхий невысокий забор. За забором на картофельных грядках работала женщина. Возле нее копошилась девочка.

Игорь тронул калитку, и сразу же из-под крыльца залаяла собака. Женщина обернулась. Он подождал, пока они подойдут, а собака все лаяла.

— Вам кого? — спросила женщина.

— Кедрову. Татьяну Васильевну Кедрову.

Женщина всплеснула руками.

— Уж не сынок ли ее приехал?

— Да. Где она?

— Ах ты господи, дело-то какое! Уехала ведь Татьяна Васильевна. Беда какая, а? Сын приехал с фронта, а мать уехала!

Его как будто ударили по голове. Он глупо и, наверное, жалко улыбался.

— Куда уехала? — спросил он растерянно.

— За Урал. Не то в Томск, не то в Омск. Тетка твоя где живет?

— Около Томска.

— К ней она и уехала. — Женщина сокрушенно качала головой.

— Давно?

— Без малого месяц. Что ж ты ей не написал, что приедешь? Она бы дождалась.

— Я не знал, что приеду.

— Тебя в отпуск пустили?

— Да. Но я не знал, что поеду, — повторил он, как бы оправдываясь.

Быстро и сбивчиво женщина рассказывала, как пришел из Томска вызов, как мать схлопотала пропуск, как собралась и уехала, а он, тупо слушая, никак не мог сообразить — что же делать дальше? На них уже смотрели соседи, оставаться дольше у калитки было нелепо, и он взялся за ручку чемодана.

— Ну ладно. Раз так получилось, я пойду.

Женщину это обидело.

— Как пойдешь? Даже не зайдешь к нам?

Он хотел сказать: «А чего теперь заходить — матери нет», — но не сказал.

Женщина закрыла за ним калитку и повела его в дом.

В доме была всего одна комната, отделенная перегородкой от кухни, где стояла большая русская печь. Налево от двери была двуспальная кровать, за ней стоял пузатый комод, а еще дальше небольшой стол. Напротив стола всю длину у перегородки занимал пустой, без матраса, под старым одеялом топчан. Он догадался, что на нем спала мать.

Сидя на лавке, прислонившись спиной к теплой печи, он слушал, что говорила хозяйка, а на душе у него было отвратительно.

— Что там в библиотеке за жалование по нынешним ценам? На картошку. А на карточку — шестьсот граммов хлеба, кило круп на полмесяца, да капля жиров. У нас у каждого, поди, хозяйство. Хоть небольшое, а все подспорье. Картошка, другая всякая овощ, у некоторых и курочки. Не помногу — чем их кормить? — не на яичницу, а так — яичко в картошку цокнешь, она и вкусней.

«Рвануть в Томск? И там искать? Томск — это Сибирь, это, пожалуй, далеко. И как ее найдешь там? Как же так?..» — думал он.

… — Рыбак тут у нас один есть, Матвеич, седьмой десяток отсчитывает, книжник. Пьяница книжный, книгочея. Татьяна Васильевна ему книжки про всякие страны подбирала, а он ее рыбкой одаривал. Иной раз прямо в библиотеку и приносил. Чего стесняться — не краденое. Сейчас, знаешь, народ голодом насиделся, так и попроще стал. Ах, не дождалась сыночка Васильевна…

От этих рассказов стало совсем тягостно.

— Мать не сказала, что пришлет адрес?

— Сказала. Это, чтоб я переслала твои письма.

— Адреса нет еще?

— Еще нет. Если придет, туда поедешь?

— Не знаю, — сказал он. — Не успею, наверное. Когда он еще придет?

Повременив немного, он встал.

— Ночуй у нас, — предложила хозяйка.

Но его тянуло из этого дома, ему даже лишнюю минуту трудно было остаться в нем.

— Нет, спасибо. Я должен идти.

Оглянувшись, он увидел, что хозяйка стоит у калитки, подпершись ладонью, и смотрит ему вслед.

«Куда идти? — думал он. — На вокзал? Ехать в бригаду? Глупо. Засмеют. Пожить тут? Нанять комнату, такую комнату, чтобы не стеснять людей, и чтобы они его не стесняли? И что потом делать?» За два года он отвык ничего не делать, он не мог представить, что он будет делать с собой целые десять дней в этом тихом городе, где все знакомые, а он один чужой; где люди днем на работе, а вечерами и по воскресеньям не разгибаются на огородах, чтобы не голодать.

Игорь шел берегом у самой воды, волны покрупней обтекали его сапоги, но он не замечал этого, потому что был занят все тем же вопросом — что дальше делать? Стоило ехать в такую даль, хотя дело не в дали — ему приходилось ездить, и он привык к долгим поездкам — стоило ли ехать в отпуск, когда получается, что ехать не к кому, что он никому не нужен? Лучше бы уж дали отпуск кому-то другому, кто провел бы его с толком. А как он мог знать, что все так обернется? Мать жила здесь почти два года, и разве можно было предполагать, что за месяц до его приезда она уедет в Томск? Он получил от нее сразу три письма — месячную почту, но ни в одном из них, он хорошо это помнил, ничего о переезде не говорилось. Правда, раннее письмо было отправлено в конце февраля, а последнее в третьей декаде марта. Сейчас май. Сейчас, наверное, придут ее письма с планами на переезд и с извещением о нем. Вот так все это и получилось. Что делать сейчас? Хотел бы он знать, что он должен делать сейчас. Хотел бы он это знать. Ох, как бы он хотел это знать!

Он поставил чемодан у воды, снял мешок и сел на угол чемодана. Он будет курить и думать, курить не торопясь и думать. Тоже не торопясь. А куда ему торопиться? Торопиться некуда. Что у него впереди? Ничего. Нет, не ничего. А она? Еще раз он с ней встретится, хоть раз, но встретится. Может, даже и не раз. Может, не раз, а несколько, потому что он поможет ей сесть на поезд. Стоп, стоп! — сказал он себе. Он и уедет с ней до Москвы. Он уедет с ней, если она согласится, чтобы он ехал с ней. Почему бы ей не согласиться? Сейчас он пойдет на вокзал и разведает все насчет поезда, и переночует где-нибудь, только не в заплеванном зале. Можно переспать в сквере. Там есть скамейки. Отличные скамейки, он сам видел. На вокзале есть кипяток. Если ему не достанется скамейка, он переспит и на земле. Только чтобы чемодан не увели. Не уведут. Он привяжет чемодан к себе. Надо найти кусок кабеля или веревки. Нет, кабеля, веревку могут перерезать.