Мартын Мержанов - Так это было

Пока первые роты сумели определиться в темноте, найти Сьянова, Греченкова и их солдат, в рейхстаг ворвались роты батальонов Давыдова из 150-й дивизии и Самсонова — из 171-й дивизии. Бой в здании разгорался, некоторые группы укрепляли красные флажки в любой расщелине в кирпичных кладках. «Фронта» в рейхстаге не было. Группы солдат вели огневой и рукопашный бои в комнатах, на лестницах, на балконах. Тем временем группа связистов сержанта Ермакова ползала по Королевской площади, по воронкам, разбитым плитам, по гусеничным тракам танков, по дымящимся ящикам, мимо трупов в поисках обрыва кабеля. Был найден один, другой, пятый, десятый…

И вдруг в Коронационном зале, несмотря на автоматный треск, ясно послышался звонок телефона. Кузьма Гусев взял трубку:

— Докладывает Ермаков, — услышал он, — связь восстановлена.

Тут же состоялся разговор Неустроева с Зинченко…

На наблюдательный пункт Шатилова эта весть долетела через две минуты. Все облегченно вздохнули… Теперь уже было ясно: рейхстаг взят прочно и серьезно.

К Шатилову пришли начальник политотдела армии полковник Ф. Лисицын и еще несколько офицеров.

Лисицын сказал:

— Поздравляю с удачным штурмом рейхстага. Обстановка в общих чертах мне ясна. А о деталях вы нам расскажите.

Вечерело, и увидеть рейхстаг сквозь дым и пороховые газы нельзя было. Присутствующие удовлетворились рассказом комдива, который «раскрывал» все свои знаки на карте.

— А где знамя? — спросил Лисицын.

— В рейхстаге, — ответил комдив. — Принимаются меры, чтобы водрузить его на купол.

Тут же генерал Шатилов доложил, что комендантом рейхстага назначен полковник Федор Матвеевич Зинченко.

К ночи стало известно, что знамя Военного совета № 5, выданное 150-й дивизии, водрузили над куполом рейхстага М. Кантария и М. Егоров.

Знаменосец Михаил Егоров так рассказывает о пережитом в тот момент.

— В нашу задачу входило вырваться на крышу. Немцев там не оказалось. Мы решили закрепить знамя на бронзовом коне, так как беспрерывно рвавшиеся мины не давали сделать это на куполе. Позднее, когда стало темнеть, мы сняли знамя с бронзового коня и стали пробираться к куполу. Но он был разбит. Купол представлял собой железную раму, ранее застекленную. Теперь же все стекло было разбито. Через этот купол хорошо освещался зал рейхстага. Крепко держась, вылезли мы на его вершину, закрепили знамя…

Мне довелось слышать этот рассказ в Кремле в день 20-летия со дня начала войны. И вспомнилось тогда, как Илья Сьянов в Москве показал «историческое», как он сказал, командировочное предписание.

«20 июня 1945 года № 9422-9/7.

Старшему сержанту Сьянову Илье Яковлевичу.

С получением сего предлагаю Вам отправиться в город Москву со Знаменем победы, водруженным над Берлином.

Срок командировки 12 дней. Об отбытии донести.

Командир войсковой части ПП 48251 генерал-лейтенант Галаджев».

…В здании начался пожар. Гитлеровцы подожгли шкафы с бумагами и книгами и пытались, видимо, «выкурить» наших солдат из здания. Но и эта акция не помогла. Сопротивление фашистов ослабло. Правда, часть гарнизона, и не малая, отсиживалась в подвале и на предложение сдаться отвечала отказом.

Наши войска овладели инициативой и добивали остатки гарнизона.

Вечером 30 апреля в рейхстаге появились заместитель командира 756-го полка майор А. Соколовский и командир 380-го полка майор В. Шаталин.

Спустя 22 года я, сидя на даче у Г. К. Жукова, старался уточнить некоторые, казалось мне, неясные факты того дня. Маршал сидел у большого окна и глядел на желтый осенний сад, подступивший к стенам дачи. Лицо его было сосредоточенно, и он явно мыслями находился в тех далеких дымных и огневых днях. На чисто выбритом лице его, на характерном, волевом подбородке лежала легкая синева от вельветовой куртки. Теребя в левой руке очки, вспоминая этот день, маршал говорил:

— Да, да, это было именно так… И хотя не сразу, а вечером я позвонил Сталину и сказал ему:

— Мы подготовили подарок нашему народу, хотим порадовать его к пролетарскому празднику.

— Какой подарок? — перебил он меня.

— Наши войска ворвались в рейхстаг.

— Не подгоняйте штурм к празднику, — ответил он. — День и час для нас не играют роли… Вопрос решен…

— Бои в рейхстаге продолжались всю ночь на 1 мая и весь праздничный день, — продолжает Георгий Константинович. — К концу 1 мая гитлеровские части общим числом около 1500 человек, не выдержав борьбы, сдались. Рейхстаг был полностью очищен от противника.

Рано утром Гитлер вызвал Монке и спросил его об обстановке. Он звонил не Кребсу, а Монке. Теперь уже отпали вопросы «восточного фронта» и «западного фронта». Ни Венк, ни Буссе, ни Шернер не придут. Кребс был уже не нужен, а обстановку вокруг имперской канцелярии никто лучше Монке, естественно, знать не мог.

На сей раз они ориентировались по туристской карте центральной части Берлина.

На ней еще рельефнее было обозначено сжатое до предела кольцо вокруг правительственных кварталов: на севере черной краской отмечен район Вейдендамского моста, на востоке — у Люстгартена, на юге — у Потсдамской площади, на западе — у Зоологического сада в Тиргартене.

Гитлер поинтересовался, сколько времени может продержаться район «Цитадель». Монке ответил:

— Двадцать четыре часа.

Утром состоялся так называемый прощальный обед. Присутствовал очень узкий круг людей. Гитлер и Геббельс с женами, Борман и две секретарши. Прислуживал шеф-повар Вильгельм Ланге. Обед прошел в тягостной обстановке, никто почти ничего не ел.

— Я слышал обрывки фраз, — рассказывал мне через три дня Ланге, — и понял, что речь шла о Муссолини, которого повесили в Милане.

Обед окончен. Гитлер с женой ушли в свои покои.