Тайсто Хуусконен - Стальной шквал

Комок подступил к горлу. Мысль остановилась, словно застряла в этом тупике. «Нет, я сейчас же напишу домой прощальное письмо, на всякий случай! И скажу прямо обо всем, пусть знают, какая дикая, страшная бессмыслица эта война!»

Он достал из рюкзака блокнот и карандаш, но его внимание отвлек жалобный писк. Оглянувшись, Ниеминен увидел в нескольких шагах от себя маленькую птичку с беспомощно повисшим крылом. Пичуга сидела на ветке молодого деревца и, склонив головку набок, укоризненно смотрела своим круглым глазком. «Она ранена! Ах, маленькая!» Ниеминен осторожно поднялся, чтобы подойти ближе, и тут же остановился, боясь шевельнуться. Откуда-то вспорхнула другая птичка. Она принесла раненой пищу и стала кормить ее из клюва в клюв! Ниеминен почувствовал, что у него навертываются слезы. «Не бросила товарища! А может быть, они муж и жена? Ах, малышки, почему же вы раньше не улетели из этого ада!»

Его раздумья прервал крик Хейно:

— Ребята, идите же сюда, да поторапливайтесь, черт возьми, скорее!

— Подъем! — скомандовал Ниеминен и первый бросился на зов. Хейно высунулся из своего окопа и показывал на предполье, где лежал русский, которого считали убитым. Это был тот самый великан, что нагнал страху на Ниеминена и был сражен выстрелом Хейно. Оказывается, он не был убит. Он ворочал головой и громко стонал.

— Тише! Стойте! — зашикал Ниеминен, видя, что Сундстрём и Саломэки прибежали спросонок и бросились в свои окопы, готовые стрелять в белый свет, как в медную копейку. — Там на поле раненый. Надо вытащить его оттуда.

Затаив дыхание, они вглядывались в предполье. Человек, очевидно, еще был без сознания, так как мычал невнятно и странно мотал головой.

— Я притащу его, — сказал Хейно. — Я же его подстрелил.

— Одному тебе его не взять. Я пойду с тобой, — шепнул Ниеминен и положил автомат на бруствер окопа. — Смотрите, ребята, чтобы не жахнули оттуда с горки. Если что заметите, так стреляйте туда под тысячу чертей.

Они поползли с замиранием сердца, бьющегося у самого горла. Хейно быстро скользил впереди, извиваясь, как ящерица. Он добрался до раненого и взял его за руку. Тот, видно, очнулся и начал отчаянно вырываться. Несмотря на ранение, он отбивался с такой силой, что они вдвоем едва-едва могли с ним сладить. Потом он, видимо, опять впал в забытье.

— Потащим скорей, — пропыхтел Хейно. — Если очнется, будет опять драка.

Они с трудом, метр за метром, волокли огромное безжизненное тело и благополучно добрались до своей позиции. Затем пленного оттащили за бугор, к орудию. У него надо лбом была глубокая надсечка от пули, прошедшей вскользь, и плечо было ранено — весь рукав в крови. Хейно стал его перевязывать.

— Пуля застряла у него в плече. Яска собирался, понимаете ли, боксом его сразить. Он бы тебе показал где раки зимуют. Смотри, какой Голиаф.

— Это, ребята, фельдфебель, — сказал Саломэки. — Широкая полоска на погонах.

— Нет, — покачал головой Сундстрём, — это старший сержант.

— Будь кто угодно, — воскликнул Ниеминен. — Он собирался меня убить. Мчался на меня, как сам дьявол. Жив ли он еще?

— Дышит. Кто принесет воды? — сказал Хейно, заканчивая перевязку. — Ну, Саломэки, сбегай! Ты же у нас самый ходкий парень.

Раненый открыл глаза. Он долго вглядывался в Хейно, потом вздохнул, хрипло застонал. Лицо его выражало такую решимость, что Хейно и Ниеминен схватили его за руки.

— Теперь ты, Сундстрём, можешь показать свою ученость, — сказал Ниеминен. — Спроси-ка его, не политрук ли он.

— Да будет тебе! — рассердился Хейно. — Впрочем, он не скажет. Я думаю, он ни звуком не обмолвится, хоть убейте.

Сундстрём обыскал карманы раненого и нашел что-то вроде записной книжки. Внутри были вложены две фотокарточки. На одной мужчина и женщина сидели на завалинке бревенчатого дома. Мужчина был, очевидно, этот раненый, только выглядел помоложе. На другой — была снята та самая женщина с младенцем на руках. Ниеминен долго рассматривал фотографию, кусая губы от волнения. Потом он обратился к Сундстрёму:

— Спроси, его ли это ребенок?

Сундстрём показал карточку пленному и спросил по-русски, старательно выговаривая слова:

— Э-тоо твоой ребьёнок?

Пленный глубоко втянул воздух, чуть кивнул головой и медленно закрыл глаза. Ниеминен отвернулся и сказал глухо:

— Что же мы будем делать, ребята?

Вопрос Ниеминена заставил их задуматься. Наконец Хейно сказал, понизив голос:

— Я так считаю, давайте отпустим его, и все. Пускай ползет к своим.

— Он уже обессилел, — прошептал Саломэки. — И потом, кто-нибудь увидит и откроет огонь.

— Ночью не увидят. Спрячем его куда-нибудь до темноты! — сказал, увлекаясь, Хейно. — Положим в ровик да укроем чем-нибудь. А ночью пойдем подменим на постах пехотинцев. Скажем, что приказано подменить. Пусть, мол, отдохнут. И все.

Пленный переводил взгляд с одного на другого, стараясь, очевидно, угадать, о чем они толкуют. Ниеминен тоже время от времени поглядывал на пленного, что-то соображая.

— Он не сможет уйти. Да и нельзя его отпустить. Если кто-нибудь увидит, нам всем не поздоровится.

Сундстрём наклонился к пленному и стал что-то говорить ему по-русски. Тот смотрел на него недоверчиво.

— Что ты ему вкручиваешь? — забеспокоился Ниеминен.

— Я говорю, что мы отпустим его к своим. А он, видно, не понимает. Или не верит.

— Почему не верит? — удивился Саломэки. — Скажи, что мы даем честное слово, что зла не сделаем и в спину стрелять не будем. Так что пусть ползет себе отсюда с богом.

— Нет, нет, не надо этого, — возразил Ниеминен. — Скажи только, что его отправят в госпиталь, а как кончится война, он сможет вернуться домой.

Сундстрём снова заговорил по-русски, запинаясь и подыскивая слова. Очевидно, пленный понял его, потому что, в свою очередь, спрашивал о чем-то, несколько раз повторив одно и то же слово. Сундстрём перевел:

— Спрашивает, чего это ради мы собираемся отпустить его.

— Трам-тарарам, — возмутился Ниеминен, — ты ему опять свое! Ну, ладно, поступайте как знаете. Я умываю руки.

— Умывай хоть ноги! — воскликнул Хейно — А мы не дадим его убить! Скажи ему, — обратился он к Сундстрёму, — что мы тут не убийцы. Пусть он передаст это и своим друзьям. И скажи еще, что мы войны не хотели…Ай, святая Сюльви… смотрите, ребята! — торопливо прошептал Саломэки, кивнув в сторону бункера, откуда показались какой-то прапорщик и сержант. Хейно и Сундстрём попытались загородить пленного, но напрасно. Те двое направлялись именно к ним, и прапорщик уже издали кричал им:

— Говорят, вы взяли пленного? Наш часовой видел! Где он у вас?

Ниеминен вскочил.

— Так точно, взяли. Мы доставим его на перевязочный пункт, он тяжело ранен.