Тайсто Хуусконен - Стальной шквал

— Мы-то еще уверяли его, что здесь ему ничего плохого не сделают…

Вновь наступило тягостное молчание.

Ниеминен был совершенно подавлен. Наконец он глухо сказал:

— Я не понимаю, зачем его убили. Черт возьми, до какой же низости мог дойти человек!.. Нет, это не люди.

Я не могу считать человеком того, кто убивает беспомощного пленного.

Навстречу им мчался на велосипеде адъютант командира дивизиона.

— Где капитан Суокас? Все еще там, у пушки Кауппинена? Срочное дело.

Ниеминен рассказал, как найти капитана, и спросил, что за дело. Адъютант отказался отвечать, — но потом все же крикнул, оглянувшись:

— Линия прорвана где-то на побережье! Бегство продолжается!

— Елки-палки! Неужели нам придется отходить?

— Да, конечно! На базе дивизиона уже собирают манатки!

Это известие ошеломило их. Опять они опустили носилки и долго стояли в растерянности. Ниеминен пробормотал:

— Напрасно сражались… напрасно полегло столько ребят…

— Напрасно сражались все эти годы. Вся эта война была затеяна напрасно, — Перебил его Хейно. Но Саломэки взглянул на дело с другой стороны:

— Давайте-ка поспешим, бродяги, пока там еще не ушла последняя машина. А то придется нам драпать пешком.

Отступление от главной оборонительной линии удалось провести незаметно для противника. Ранним утром вновь начался массированный огонь по линии обороны, на которой уже не было ни одной живой души. Но как только это выяснилось, противник стремительно двинулся вперед. Финнам пришлось отступать с боями. Большая часть финской армии успела отойти за Вуоксу. И опять мощный грохот сражения сотрясал землю, опять раздавался боевой клич атакующих и контратакующих. Начались бои за так называемую линию Вуоксы.

Ниеминен, Хейно и Саломэки успели уехать со штабной машиной и тело Сундстрёма взяли с собой. Штаб и база дивизиона разместились в деревне. После долгих дней, проведенных на передовой, здесь было по-домашнему уютно. Баня топилась каждый день. Солдаты ходили по двору без рубах, загорали на солнышке, наконец-то без боязни глядя на небо.

Саломэки уехал на гражданку с рукой на перевязи. Расставание было немного грустным, особенно для остающихся. Конечно, ему завидовали. «Ты, наверно, и с богом и с чертом в ладу, что тебе всегда везет!»

Саломэки увез с собой вещи Сундстрёма и его письмо близким.

Ниеминен тоже наспех настрочил письмо жене, чтобы передать с оказией. Хейно не стал писать. От отца не было ни слуху ни духу. «Хоть бы сообщили, где он есть. Неизвестно, жив ли еще».

Они прочли письмо Сундстрёма, написанное для них, и изумились. Оказывается, Сундстрём собирался уйти в лесную гвардию! «Независимость Финляндии не в пушках, — писал он, повторяя свои же слова, — а на кончике пера. Иначе говоря: заключив мир, мы сохраним и независимость. Ибо независимости нашей никто не угрожал. Теперь надо поторопиться. Время не терпит. Чем больше солдат уйдет в лесную гвардию, тем скорее господа возьмутся за перо».

Сначала Ниеминен рассердился:

— Трам-тарарам! А мы еще тащили его на себе, вон какой путь! Надо было оставить его там, пусть его свои хоронят!

Но Хейно эти слова разозлили, и он сразу же накинулся на Ниеминена:

— Да, конечно! Вот он уже и не свой, когда погиб, да еще погиб-то от финской бомбы! Конечно, он тебе чужой, раз у него была собственная голова на плечах! Так и я, по-твоему, рюсся, если скажу, что мы воюем напрасно! Неужели ты, чурбан этакий, до сих пор еще в этом не убедился?

Ниеминен ничего не смог ответить, потому что он и сам уже начал понимать, что война действительно проиграна. «Если уж главная оборонительная линия не выдержала, так чего ж теперь ждать», — невесело подумал он.

Но не потому он сердился. Он всегда презирал дезертиров, считая их жалкими трусами. Но ведь Сундстрём не был трусом! И все же хотел сбежать. Все обдумал и рассчитал. Знал, что его могут расстрелять. И все-таки собирался!

И вдруг намерение Сундстрёма представилось ему в другом свете. Ниеминен вспомнил, что и ему приходила мысль бросить все и податься прочь. Но тогда за этим была лишь горечь разочарования да инстинкт самосохранения. У Сундстрёма были совсем другие мотивы. Поэтому Ниеминен стал понемногу отступаться от своих слов, оправдывать Сундстрёма:

— Бог с ним, каждый поступает, как знает. Во всяком случае, он не был трусом, как Куусисто. Где он сейчас, интересно знать?

При упоминании о Куусисто, Хейно крепко выругался. Он до сих пор не мог себе простить, что позволил ему улизнуть.

Больше они не касались этой темы. Старались не говорить и о погибших. Мало-помалу привыкли к новым, странным условиям жизни «около штаба». Хейно выбрал место для ночлега на чердаке пустого дома.

— Там мы сможем спокойно отоспаться. Я так устал, что готов спать двое суток подряд.

И он не ошибся. Они только забегали на кухню, брали полагающиеся им порции и забирались опять на свой чердак. И спали всласть. Казалось, они могли спать без конца. В первые дни их кормили почти одним мясом, так как снабженцы зарезали и пустили в котел оставшуюся после эвакуации гражданского населения скотину. Но потом эта обжорка кончилась, и настал черед жидкой кашицы из гороховой муки. Она была довольно противна на вкус и на цвет, так что даже Хейно ел через силу и раза два выплеснул всю свою порцию на землю.

Сидя на своем чердаке, они разговаривали всегда вполголоса, так как в глубине души таился страх, что, едва лишь их место пребывания обнаружат, придется снова отправляться на передовую. Оттуда долетал могучий гул канонады. За Вуоксой было оставлено предмостное укрепление, и вот на него-то противник и направлял свои яростные атаки.

Однажды утром они проснулись от окрика:

— Подъем, ребята! Ступайте сперва подкрепитесь чайком, да поехали!

В открытый люк чердака заглядывал с приставной лестницы толстый, лысый сержант. Очевидно, какой-то из командиров орудий, незнакомый им. Особенностью противотанкового дивизиона было то, что его орудия, разбросанные по фронту целой армии, действовали самостоятельно, поэтому люди друг с другом не встречались и каждый знал только свой взвод. Хейно насилу продрал глаза и крикнул, не поднимая головы:

— А ну, катись ко всем чертям!

— Хэ, уж больно далеко, долго добираться, — попытался отшутиться сержант. Но Хейно было не до шуток:

— Если ты не исчезнешь, я тебя туда в два счета отправлю!

Ниеминен приоткрыл один глаз и спросил:

— Слушай, чего тебе от нас надо? Мы отсюда никуда не пойдем.

Сержант добродушно улыбнулся:

— Это уж ваше дело, а не мое. Как хотите, так и поступайте. Капитан только велел вам передать. Машина отправляется через час.

— Куда отправляется?